Письмо Успенского Соболевскому В. М. Апрель - первая половина мая 1887 г .

Вы сердитесь на меня и махнули на меня рукой, - и можно и должно это сделать, не зная положения дела. Но вот оно какое подлое. Вы можете мне сказать: "Два раза ездил в эту Болгарию и два раза не доехал". Нельзя мне доехать! В прошлом году я боялся сунуться туда второпях, т. е. так же легко, как идешь в нашу деревню; боялся наврать, теперь же совсем другое: буквально все люди образованные, всей Болгарии, сколько их ни есть, относятся ко мне самым лучшим образом, ждут меня, и вот почему мне нужно крепко подумать, прежде чем быть среди них. Если бы имя мое и мои произведения не были известны и если бы они не были определенны, то есть не исключительно художественны, - тогда другое дело. Но меня знают здесь как-то особенно, как человека, имеющего в России какое-то значение, - вот что беда! Буфетчик, горничная на пароходе, доктор - все могут идти в город, в Рущук (самый центр теперь борьбы), - если же приду я, то меня не могут оставить так, сидеть где-нибудь в саду и пить пиво; меня они должны, и не могут этого не сделать в своих видах, превознести выше облака ходячего, о чем я сто раз был извещен. Напр <имер>, в прошлом году мне (только по слухам, что я буду) была нанята в Филиппополе от города квартира. Они жаждут чего-то истинного и думают, что я скажу им. Вот где драма, мое глубокое душевное расстройство, горе, от которого я положительно едва жив... {Второй лист письма утерян. - Ред. }

Тихомиров и его книга Россия (я посылаю ее Вам на франц <узском> языке) -настольная книга ренегатства. Следов <ательно>, мне выйти на берег - это значит получить овации от страны, кот <орую> я люблю и которая меня якобы глубоко уважает, - и, следов <ательно>, пропасть в самой России, так как я сам в 4 поездки по Дунаю имел удовольствие познакомиться с множеством русских шпионов, настоящих, устраивающих революции, восстания на русские деньги. Яд, подлецы, даже возят - и не смеешь пикнуть, некуда выскочить; они, шпионы (все это имеет непосредственное сношение к Катковым, которого, кстати сказать, все они ругают подлецом. Подробно скажу потом)... Вот положение, и Вы меня поэтому не осуждайте. Я столько тут пережил мук, что и рассказать невозможно.

Словом, тут нужно решаться на самые рискованные вещи. Я сразу не мог этого сделать, - но непременно там буду, только мне нужно сообразиться и списаться и сделать так, чтобы "русская партия" (т. е. все катковство, делающее восстания, яды и эмиграцию и т. д.) забыла, что я тут, близко. Сегодня первый день, что я могу писать даже так, как сейчас, - все время я положительно пропадал. Да! Надобно действовать, и действовать прямо! - умирать. Ты должен быть не зайцем, боящимся всего этого. Если вы, писатели, пишете то-то и то-то, - то и на деле пожалуйте". Это все верно, правда сущая, но я уже напуган Вздохну, обдумаю, немного укреплюсь и, поверьте, сделаю так! Если ж я не сделаю так, - то все чепуха, вся жизнь вздор, сочинение, пустяки, презренные пустяки Боже мой, как мне опротивел здесь Толстой! Какой смрад!

Я говорил, что сегодня первый день, что я могу хоть так писать, как сейчас. Завтра я также буду работать и напишу кое-что из поездки по Дунаю. Я никого не обижу, ни болгар, ни "русскую партию", - но коснусь только положения нашего народа и народа болгарского, а также и теперешних отношений между русской и болгарской ложью. Пожалуйста, не протестуйте против этого. Есть ложь наша, нами воспитанная, никому иному не свойственная. Если ж эти новые письма будут неприятны, то все-таки сохраните их. Трудно! Трудно! Встретиться лицом к лицу со всей нашей подлостью, со всей изменой человеку, предательством, скотством (и в нас, и в болгарах) ; все вспомнить, что смягчено одинаково цензурой и самой литературой, что урезано капельной политической мыслью газет, - все это видеть без стеснения, во всем видеть свою долю вины, - нет, это дело не простое и не легкое. Врал? Ну, так вот полюбуйся, что вышло.

В этом письме я сто раз упомянул - я, я, я, - меня уважают, мне овации и т. д. Это вовсе не значит, что я говорю о себе, о Глебе Успенском, - а о таком писателе, который, болгары знают, за них должен быть. Это, по их мнению, настоящая сила России, держащая в своих руках все, что в России искренно. Что же касается лично меня, то действительно знают, и знают хорошо. Лучше, чем я сам. Лично для меня минута большая. Что если все это пойдет прахом? Тогда надобно будет поступить на железную дорогу, а писать уж и не сметь!.. Не сметь. Надо бы "не соваться", - сиди в Чудове, скучай, ропщи и "пописывай", - ан, время-то и прошло. Но тут-то, отец мой, милый Вас <илий> М <ихайлович>, нужен прямой ответ на каждое слово. "Болгария, - сказал мне один польский корреспондент, - теперь как голый ребенок, что с ним будет?" Действительно, - пережила всякую дрянь, и всю дрянь разогнала. Что теперь? Что скажет лучшая русская литература. Ну-ко, что сказать? <...>.

Примечания

Впервые опубликовано в "Русской мысли", 1913, IX, стр. 40-42. Автограф - в ПД. Письмо не закончено. Датировано по данным о поездке Успенского в Болгарию.

Нельзя мне доехать! Баттенберга, царское правительство, убедившись в проанглийских и про-австрийских симпатиях принца, пошло на организацию заговора в союзе с болгарской либеральной партией (сторонниками Цанкова). 20-21 августа произошел переворот, но цанковисты не долго удержались у власти. Пришедший затем к власти Стефан Стамбулов проводил политику, враждебную России. Попытки царского правительства путем грубого политического нажима, интриг и т. п. вернуть влияние в Болгарии вызывали возмущение болгарской демократической общественности, которая вместе с тем отнюдь не отождествляла линию царского правительства с отношением к Болгарии русского народа, оказавшего братскую помощь болгарскому народу во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Прогрессивные круги Болгарии с сочувствием относились к приезду Успенского в их страну и возлагали на него, как представителя передовой демократической мысли России, определенные надежды по разоблачению интриг царского правительства и прессы Каткова. Но Успенский в подцензурной русской печати не мог выступить открыто с критикой реакционной царской политики, произведения на эту тему, как это видно из переписки Успенского, встречали непреодолимые цензурные затруднения и появлялись в неполном виде. Материалы болгарской поездки нашли отражение в очерках "Под впечатлением поездки по Дунаю" (в цикле "Мы" на словах, в мечтаниях и на деле"), печатавшихся в "Русских ведомостях" в июле - августе 1887 года.

Тихомиров и его книга... - Имеется в виду книга бывшего народовольца Л. А. Тихомирова "La Russie politique et sociale", Paris ("Политическая и общественная Россия", Париж), 1887.