Письмо Успенского Гольцеву В. А. Конец октября - начало ноября 1888 г .

Виктор Александрович! Глубоко, искренно, от всей души обрадовался я, узнав о возвращении Вашем с того света! Все, кого я ни знаю, - воспрянули духом, так как такая ужаснейшая несправедливость положительно пришибла всех, кто Вас знал. Пожалуйста же, не исчезайте более неизвестно куда, не омрачайте всех Ваших знакомых и всех искренно Вас уважающих!

Когда Вы отдохнете и оправитесь, тогда только прочитайте то, что я напишу ниже. Прошлый раз у меня в статье сплошь вырезано более печатного листа. Статья потеряла смысл, тогда как до января должны бы были идти очерки, отмечающие (как последствия) то, что изображено в вычеркнутом,- а с января все по части пришествия купона. В этих двух главах обозрено изнасилование личности русского человека вплоть до нашего времени и до пришествия нового насилователя, купона. Если бы я не был утомлен работой ("Письма с дороги"), непрерывной с 15 авг <уста>, и если бы, самое главное, не был пришиблен грозными слухами, которые Вам уж известны,- я бы, конечно, то же самое написал иначе, - тише, опрятней - меньше. Но мне необходимо было доставить к сроку - и вот, как видите, какие получились плоды.

Будьте же ко мне снисходительны. Я помню, что Мач-тету дали возможность переделать его повесть, когда она была уже вплетена в книгу и сверстана. Не откажите в подобном и мне. То есть, - если статья неудобна, будьте снисходительны, отложите ее до следующей книжки, и она не пропадет; она будет переделана, изменена, но не наживет мне долга в 300 рублей. В "Сев <ерном> вестн <ике>" цензура драла в пяти-шести местах в одном печ <атном> листе. И все-таки можно было заштопывать эти дыры, смягчать, даже еще выбрасывать для того, чтобы читатель не был удивлен бессмыслицей. Понижался тон, оставлялась какая-нибудь одна, безобидная сторона рассказа, но такой удивительной прорехи, как в прошлой книжке, не было. И поверьте, что будь три-четыре дня лишних, и я бы не потерял так много и не изумил бы читателей помещением глав без всякой связи.

Примите во внимание мои года и известного рода утомление: отложите на месяц работу. Не беда, если работа уже есть, - она будет только лучше. Все, что я обещаю, я исполню непременно, но мне нужна некоторая снисходительность, которая всегда объяснима. Я Вам глубоко, много, бесконечно благодарен; говорю Вам это от чистого сердца, как и всегда говорил это и искренно чувствовал мою к Вам благодарность, и то, что говорю теперь, говорю никак не в обиду, а только прошу Вас помочь мне еще немного: корректуру я бы просил присылать с отметками, подстрочным подчеркиванием, что именно нехорошо и неудобно - и я все это исправлю. Если исправления большие, - то будьте добры, - откладывайте до следующей книжки, и мне опять будет легче, я не стану в непоправимое затруднение, а читатель и подавно.

Простите ж, дорогой Виктор Александрович, если в этом письме хоть полслова для Вас неприятны: оно пишется в редакцию, а не к Вам; Вам же я ничего, кроме самой глубокой благодарности за все Вами для меня сделанное, - не могу сказать ничего иного. Глубоко ценю Вашу внимательность, постоянную заботливость и никогда не перестану питать к Вам моего глубокого уважения.

Примечания

Впервые опубликовано в сб. "Архив Гольцева", стр. 52-54. Автограф - в ЛБ.

... вырезано более печатного листа. - Имеется в виду публикация очерка "Промчался!" (см. письмо 216 и примеч. к нему).

... - Продолжение очерков "Грехи тяжкие" было перенесено на декабрь 1888 года.