Письмо Успенского Поляку В. Н. 9 декабря 1888 г.

Владимир Николаевич! Прилагаю при сем половину статейки, которую допишу на днях. Я нахожу ее подходящей по времени. Кроме этого, раз навсегда, пожалуйста, перепечатывайте Вы из моих заметок и фельетонов, что Вам придется по вкусу.

Жалуюсь Вам на Н. В. Рейнгардта. Пожалуйста, передайте ему, что "чрезвычайно симпатичный писатель" никогда не говорил такой чепухи, какую привел Н <иколай> В <икторович> в своем фельетоне в конце статьи о Старом трансформисте. Вот ведь какие времена! Человек желает сказать: вот какую чепуху и глупость говорит Г. Успенский, и чтобы быть вежливым и пред "чрезвычайно симпатичным писателем" и подмигнуть публике, чтобы она поняла в чем дело, - венчает меня в корону горохового шута. Нехорошо! Главное в том нехорошо, что никакой кошки и мышки в 5-м томе, на который указывает Н <иколай> В <икторович>, нет. Я выбросил при издании эту кошку и мышку, - которая была действительно в рассказе о конокраде Федюшке (он вошел в 5 т <ом>), но только, когда он печатался в "Отечеств <енных> записках". Н <иколай> В <икторович> помнит что-то о кошке и мышке, - но ему вполне достаточно припомнить это "что-то" непременно как чепуху для доказательства правоты своей идеи о благе борьбы за жизнь. Если бы он не спешил сунуть себе "под ноги" "чрезвычайно симпатичного писателя", а в самом бы деле поискал эту кошку и мышку (либо припомнил чью-нибудь чепуху, подходящую более, чем цитата из моих книг), то он увидел бы следующее:

Рассказ о конокраде, напечатанный в "Отеч <ественных> (и перепеч <атанный> в 5 т <оме> с сокращением), заключается в том, что вся деревня убила конокрада, который, однакож, вырос с детских лет в этой же самой деревне. Он был сирота, и в то время деревня не могла быть к нему внимательна. Он шлялся там и там, стал поворовывать. А когда стал конокрадом, деревня его убила. На суде весь мир был оправдан. Нет, не виновен! ск <азали> прис <яжные>. Конокрад это первейший враг хозяйства. И то, что "невиновен" в убийстве злодея, - совершенно понятно и суду и читателю. (Факт заимствован из действ <ительного> суд <ебного> дела в Сам <арском> окр <ужном> суде.) Но когда все это кончилось, - "благополучно", - на деревне стало спокойнее и тише.

- Слава богу, теперь потише стало, - говорит чисто-сердечнейший и добродушнейший крестьянин, наслаждаясь этой тишиной и поглаживая бороду. Вот тут-то и было прибавлено сравнение с кошкой, которая облизывается и приятно мурлычет после того, как слопала Она исполнила свой кошачий долг, слопала и лапками оправляет свою окровавленную морду (за что "какая-то" женщина ее и гладит). Вот такое же впечатление оставили во мне и убийцы конокрада, оправданные судом. Рыла у них хотя и невинные (как же не истребить врага всего общества?), однако казались мне окровавленными, - Федюшка был сирота, на которого в его сиротстве они не обращали внимания, а убить не задумались, когда он стал конокрадом, злодеем. Когда я писал этот рассказ - я искренно ненавидел этих подлецов-мужиков. Подлецов и злодеев я и теперь ненавижу, - но с тех пор "кто виноват?" стало пониматься мною много сложнее. Таким образом, когда этот рассказ печатался в 5 томе, я пожалел мужиков и выбросил параллель с окровавленной мордой кошки, облизывающей и отирающей лапками кровь с своей морды. В пятом томе, на который ссылается Н <иколай> В <икторович> - нет поэтому ни кошки, ни мышки, - а остался один мужик, который поглаживает бороду, да намек на то, что физиономия у него не чиста. Если бы Н <иколай> В <икторович> цитировал по подлиннику, т. е. по "От <ечественным> з <апискам>" - то этого факта ему совершенно не было надобности приводить в доказательство правоты своих идей. Да весь Федюшка - сама борьба за жизнь и всю жизнь. Если же он в самом бы деле раскрыл 5-й том, - то там бы он не нашел ни кошки, ни мышки. А ведь не дрогнула рука, во-первых, - уличить меня перед читателями в том, что я говорю сущую чепуху, глупость, и в то же время плюнуть мне в лицо пустопорожней фразой - "чрезвычайно симпатичного писателя". Вот. и живи на свете. Я на Н <иколая> В <икторовича> не имею претензии никакой, - но меня поражает обилие этих пустопорожних фраз и поступков. Зачем все это? Вот что непостижимо.

Пожалуйста, передайте г-же Подосеновой мою глубочайшую благодарность за то, что она ни слова не сказала о новом произведении "чрезвычайно симпатичного писателя", которое печаталось в октябре в "Р <усской> мысли". Это доставило мне истинную отраду. Мало того, что я утомлен работой, я должен был писать голову, чтобы поспеть к книжке, да, кроме того, редакция вырезала целиком более печатного листа. Получилась такая бессмыслица, - такая срамота пред читателями, которую только и можно сделать (по близкому знакомству) с чрезвычайно симпатичными писателями. (Чему мы имели примеры.) В январе очерки печатаются в перера <ботанном>виде. Я глубоко, от всей души благод <арен> г. Подосеновой, которая, очевидно, поняла как нельзя лучше, что нельзя меня уж очень срамить-то, а надо дать время очувствоваться. Передайте, пожалуйста, мою глубокую благодарность.

P. S. Приношу искреннейшее извинение в том, что в этом письме называю г-жу Подосенову только по фамилии. Что делать. Забыл! Так мало видел. В Казани я видел в такое короткое время так много народу, - да и был под влиянием сибирских впечатлений, что мне приходилось много перетерпеть горя, встречаясь в Петербурге с казанцами: фамилию помню, а имя, отечество - забыл! Не откажите мне, пожалуйста, сообщить, как звать г-жу Подосенову, потому что я желаю преподнести ей экземпляр моих книг нового издания, в знак моей глубочайшей благодарности и уважения.

Теперь я в Чудове, Ник <олаевской> ж. д.

Всего хорошего Вам.

Статейка эта может быть названа "По поводу письма" и т. д.

Примечания

... половину статейки... - Имеется в виду статья "Горький упрек" (см. примеч. к статье в данном томе).

... перепечатывайте Вы... - Является ответом на просьбу редакции "Волжского вестника" о перепечатке вновь публикуемых произведений Успенского.

- Речь идет о его статье "Необходимость борьбы за жизнь и условия ее плодотворности" ("Волжский вестник", 1888, No 243, 20 ноября), в которой автор, полемизируя со статьей Н. Г. Чернышевского "Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь" ("Русская мысль", 1888, IX, за подписью "Старый трансформист"), неоправданно привлек для доказательства своих мнений отрывок из очерков Успенского "Из деревенского дневника" (эпизод убийства конокрада Федюши).

... никакой кошки и мышки в 5-м томе... - Имеется в виду сравнение мужиков-убийц с кошкой, растерзавшей мышь; это сравнение исключено Успенским при переработке очерков для первого издания сочинений (т. V, СПБ., 1884).

... (см. письмо 216 и примеч. к нему) ¹ .