Письмо Успенского Тимофеевой-Починковской В. В. 30 мая 1889 г.

Варвара Васильевна! Сейчас, т. е. сегодня, только в Чудове дочитал я Ваш роман, прошу Вас извинить меня, что я так долго задержал его - я утомлен до невозможности.

Вот что я скажу Вам о нем пока в 2-х словах. Сколько помнится, Вы сказали, что "Пошех <онская> стар <ина>" Салтыкова дала Вам план и вообще навела на мысль написать такую ж хронику из Ваших воспоминаний. Но вот в чем большая разница, которая с первых строк вредит Вашему произведению. Салтыков пишет от своего я, но, обратите внимание, заслоняет ли он этим я то, что описывает? Нет. Его я едва заметно. Это я постороннее, это посторонний наблюдатель, и той средой, в которой это я живет, никаким образом самого Салтыкова объяснить нельзя. Похож ли он на этих уродов? Словом, я Салтыкова не имеет интереса в его очерках, имеют интерес лица, которых он изображает.

У Вас не так: Ваше я с первой же строки обязывает читателя ставить на первый план, т. е. Вашу героиню Татьяну. Она, ее психическая жизнь - вот главная тема, и только для объяснения духов <ной> жизни этой героини обрисовано все остальное. Но если бы Таня была лицо типическое, как Елена Тур <генева>, Софья Гон-ч <арова> и т. д., то есть лицо, определенно выдающееся в массе человеческого хлама, лицо знаменующее "признак времени", - тогда дело другое, - но Татьяна не такое лицо, которое могло бы заставить читателя сосредоточивать на ней так долго свое внимание, и вот почему, будучи главным действующим лицом, она затмевает, прерывает интерес, который Вы возбуждаете в читателях к типам Пошехонья.

Если бы вы низвели свое я до размеров я Салтыкова, т. е. <смогли> не мешать читателю видеть множество типов, и если бы Ваше я только помогало их видеть лучше, - тогда бы у Вас образовался ряд отличных очерков о пошехонских девицах и дамах. Ведь у Салтыкова каждая глава посвящена всегда какому-либо одному типу, причем он в этой главе весь исчерпывается. У Вас множество типов разрезано страницами о психологии Татьяны на куски. Даже в 3-й части, напр <имер>, еще не ясен образ матери, ее сестер и т. д. А между тем типов женских тьма, и все они до выс <шей> степени любопытны. Затем времена освоб <ождения> крестьян изображены слабо, мало. Пожары то в 61, то в 63 и освоб <ождение> (праздник в инст <итуте> как посторонняя ей, изобразить особо. Это вовсе не трудно. Читатель поймет Ваше горе, когда отец бьет брата, - если даже Вы о своих чувствах и о влиянии этой сцены на Вас скажете едва несколько слов. Читатель сам хочет чувствовать, читая автора, - Вы же вредите впечатлению его, тотчас заставляя чувствовать, как чув <ствовала> Таня. Салтыков этого не делает, своих страданий не навязывает читателю, а рисует окруж <ающее> и говорит, - пойми и подивись. Вот, я думаю, и Вам надобно переработать Ваши очерки в этом направлении. Уверяю Вас, что с первой строки, где упоминается я,- читателю станов <ится> скучно. "Детство и отрочество" даже Толстого - когда его стали понимать? Оно прошло замеченное десятком знатоков, - а уж потом разобрали Толстого, когда он оставил свое я. А <поллон> Гр <игорьев> написал о нем 1-ый статью в ряду статей: "Явления, забитые русской критикой", и это было в 62-64 году. А Толстой писал с 47. И главное, Вам надобно сосред <о>точить> внимание на женщинах. Мужчина изображен и так хорошо. Ваш роман на этих днях привезет в Петерб <ург> мой посланный. Но необходимо знать Ваш адрес. Изв <естите> в Чудово.

Примечания

Впервые опубликовано (частично) в кн. В. Чешихина-Ветринского "Глеб Иванович Успенский", М., 1929, стр. 187-188. Автограф - в ПД.

Датировано по почтовому штемпелю.

...Ваш роман... - см. письма 244, 262.

Елена Тургенева

Софья Гончарова - очевидно, описка: судя по контексту, Успенский имеет в виду не Софью Беловодову из "Обрыва", а Ольгу Ильинскую, героиню романа "Обломов".