Письмо Успенского Посникову А. С. 26 октября 1889 г .

Превосходнейший ангел, Александр Сергеевич! Вчера пришел Максимов, говорит - "Сердит на Вас А <лександр> С <ергеевич>. Он Вам писал, а Вы ничего не пишете!" - Нет! ответил я безумному Максимову, - не сердится на меня А <лександр> С <ергеевяч>. Он должен чувствовать, что я и затих-то от его сердечного письма, именно затих, то есть вот уже с месяц как я чувствую себя тихо. Хотя мне и невозможно даже и думать, чтобы впереди для меня было лучше, но утих> не мучаюсь жизнью и, пожалуй, даже мало думаю о ней, но во всяком случае не мучаюсь... Пишу трудно, язык у меня стал такой, каким пишут в святейшем синоде, - но и это ничего... Это-то, может быть, пройдет. Только ужаса никакого не чувствую, стараюсь не чувствовать и иной раз тихим манером пролежу часиков пять.

Была и другая причина, почему я не писал, но эта причина особенная. В самое последнее время я прочитал в газетах: "Смоленское дворянское собрание постановило поднести всеподданнейшую благодарность Г. И. (не мне) за дарованные им права дворянству и, пользуясь правом полного доверия верх <овной> власти, ходатайствовать о коренном разрушении системы классического образования".

Когда я прочитал это известие, то сказал: "А! Стало быть, он еще в Смоленске". И в этот раз мне от милого моего А <лександра> С <ергеевича> еще лучше стало на душе: умно и весело!

Надо же мне когда-нибудь просто чувствовать себя на душе, и поберегать их там, {Так в подлиннике. - Ред. } а не выкрапывать их пером на бумагу, не разводить их чернильной водой!

Вот и не писал, потому что Вы .мне дали самое успокоительное лекарство, и я все время испытываю его благотворное действие.

Так вот отчего молчание-то произошло, голубчик Вы мой А <лександр> С <ергеевич>!

На днях я, может быть, Вас увижу - думаю на два дня приехать в Москву. Смерть Н <иколая> Усп <енского> омрачила меня ужасным образом. Я-то ведь знаю сущность поведения, которое привело его к такой погибели. Но нельзя, да и не надо говорить о растлении его души с детских лет в поповской среде, где он родился и жил и которую, увы, любил все время, любил быть здесь из удовольствия издеваться "ад ней, любоваться распутством. Священник села, где . нет барского дома, волостного писаря и кабака, может спиться или стать наряду с мужиком простым пахарем, "о не растлить своей души развратом героев пошехонской старины, проживающих в барском доме, окруженном дворней. Дворня именно то культурное общество для деревенской аристократии, кулаков, лавочников, кабатчиков и кутейников, - с которым причт был в дружеских связях. Я не могу изобразить именно безбожия, которое здесь царило в юные годы Ник <олая> Вас <ильевича> и где у него развилось удовольствие издеваться над человеком, желать довести, если можно, всякого знакомого, особенно женщину, до пробуждения в них распутных побуждений и вообще удовольствие ощущать в людях дураков, подлецов и мошенников. Ведь вот - Тургенев, Толстой, Григорович, Некрасов, Помялов <ский>, Лев <итов> - словом все, о ком написаны его литературные воспоминания, - все плуты, дураки, мошенники, пьяницы. Что это значит? Человек прожил 52 года, - и помнит, считает нужным помнить почему-то одни только гадости и всегда сочиняет их, врет? И что важно - в этом оплевании нет злобы, - но какое-то неизменное, в крови таящееся желание оправдать свою растленную мысль и, поистине преступные,

растленные желания, - подлостями или по его ..... и

плутовством всего общества, даже Тургенева, Некрасова и т. д. Если мерзко то, что он написал и наклеветал на писателей, то говорил он на словах во много раз хуже, и когда живописал с своей точки зрения, т. е. своей растленной мысли чужие свинства и скотство (иного он не понимал), то чем подлее играла его мысль и чем гнуснее созидались его позорящие людей якобы доказательства подлости, - тем ему становилось легче на душе, лицо его оживлялось и с каждой подлостью, по мере возрастания ее омерзения. Тут он был молодцом, юмор блистал у него, он хохотал и а всю комнату и чувствовал себя вполне ободренным для собственного своего распутства.

Я знаю, что Вы, да и никто не может приблизительно понять этого растления и среды, в которой единств <енно> оно было существ <енным> свойством взаимных отношений, сущн <остью> жизни. И я знаю, что то, что я написал - не говорит о растлении как бы следовало, - но ведь этих черт никто бы не мог долж <ным> обр <азом> изобразить, даже Мих <аил> Евгр <афович> не постиг бы. Я же руководствуюсь только ужасом. Кстати сказать, Ник <олая> Усп <енского> я видел в теч <ение> всей его жизни много днями, а скорее часами, да в промежутки двух, трех лет, и то я с пятого слова чувствовал уже страх пред растленными мыслями, вот-вот пойдут из него, и он выразит их самым ласковым, любовным тоном с очевидным ощущением удовольствия и понемногу, как гипнотизер, отуманит растленными мыслями всякого, которого ему любо будет видать в подлом виде. Если бы у него не взята была дочь, он бы ее растлил. Да едва ли это уж и не случилось. Вот какая это ужаснейшая личность!

<в> некролог Н. В. Ус <пенского>. Я даже прямо прилагаю ее.

Поправка к некрологу Н. В. Успенского

В некрологе Н. В. Успенского ("Рус <ские> вед <омости> No 295) между прочим сказано: "Рассказы его печатались преимущественно в "Современнике" до закрытия этого журнала в 1866 г." Это не совсем так. В "Современнике" рассказы Н. В. печатались с 58 года по 62 год. В 1862 он поместил народные сцены "Странницы" в "Русск <ом> вестнике", а с 63 г. стал сотрудником "Отечественных записок", ред. А. Краевского. В конце 60 и начале 70 писал в "Вестнике Европы".

Если бы он писал в "Совр <еменнике>" до 66 года - это значит, что у "его бы были нравств <енные> связи с людьми, - а этого у него не было. Да и вообще для достоверности, пожалуйста, исправьте эту ошибку.

Будет ли напечатана моя "Червоточина"? <ских> вед <омостей>" перепечатали из "Нового времени" сведения, доставленные Дворянскому банку землевлад <ельцев>, о количестве инвентаря. Что ж, разве не правда, что я пишу? На 25 десят <ин> чуть не одна лошадь, - а поля между тем все засеяны, все сжаты, зерно вымолочено, и эти засеян <ные> поля - основание для оценки доходности земли, тогда как их засеяла нужда крестьянская. Там сказано - большей частию исполу. Это ведь тиранство, а не хозяйство. Исполу - это прежде всего - крестьянское безземелье, затем это доходность земли, в обработку которой землевладелец не тратит ни копейки, - да всего не перечтешь!

Я бы, впрочем, мог смягчить язык. И поэтому вот что, дорогой Ал <ександр> Серг <еевич>, письмо это Вы получите в субботу, полагаю, часа в 3 дня. Если Вы не будете печатать ее в воскресенье, но печатать все-таки решитесь, тогда Вы отдайте ее в типографию, а мне пришлите телеграмму: "Печатать будем", - тогда я приеду и при Вас все исправлю.

Да, превосходный мой, А <лександр> С <ергеевич>?

Примечания

Впервые опубликовано в сб. "Русские ведомости", стр. 253- 255. Автограф - в ЦГЛА.

Г. И. - государю императору.

...его литературные воспоминания

Поправка к некрологу в печати не появилась.

... моя "Червоточина"? - Статья (другие названия: "Червоточина в земельных наделах", "Отрезки", "Пропащие миллионы")) не появилась в печати из-за цензурных препятствий; материалы ее использованы в статье "Неудачные покупки земель" ("Неделя", 1890, NoNo 46 и 47 от 18 и 25 ноября).