Письмо Успенского Короленко В. Г. 17 октября 1890 г .

Ангел мой, Владимир Галактионович, странничек божий!

Ударил меня Ник <олай> К <онстантинович> "в совесть",- но она не пробудилась, - она принимаете день раз пять три успокоительных лекарства - ничего ровно не ощущает. Память еще до некоторой степени сохранилась, напр <имер> о деле Серафимовича. Рассказы его я вытребовал давным-давно, и давным-давно говорил с Павленковым (не к Суворину же идти?), но он отказал потому, что не издает якобы беллетристики, в доказательство чего могут служить изд <ания> Решетн <икова> и Успен <ского>. Беллетристики он не издает, анафема! Но дело еще вот в чем - мало! Я пересчитал все количество букв (37 в строке клал), показалось всего 131 тысяча, т. е. чтобы вышло 10 листов, надобно изобрести лист в 13 т <ысяч> букв, - но Вы мне такого не укажете листа. Уж на что Чехов издан разгонисто - а в листе непр <еменно> тысяч 25. Единственный образчик издания в 13 т <ысяч> букв - это Джаншиева книги: "Баловни и пасынки природы", но там 20 таких листов, все-таки книга, хотя текст разогнан до невозможности. Мой совет - перепечатать их все целиком в одной из кн <иг> "Русской мысли", "На крайнем севере", без всяких примечаний.

Второй удар в совесть также мне памятен, - но я, во-1-х, завален корректурой - читается не меньше пяти коррек <тур> (огром <ный> лист), а иногда и 6. С 15 августа по сей день 17 окт <ября> я прочитал 10 листов (отпечатано 12) и прочитал, поистине говорю Вам, в величайших страданиях; я так исчах, что Ол <ьга> Н <иколаевна> Фигнер (Флерова) не узнала меня. Если бы Вы знали, как я неминуемо иду к погибели и что я с утра до ночи испытываю на душе, то не думали бы, что совесть забывчива, - она мертва, недвижима.

Вот что происходит, ангелочек мой. Предложен план такой: кое-как дочитать еще 3-4 листа и немедленно лечь в какое-нибудь лечебное заведение или уехать из Петерб <урга> в Архангельск или Ялту, - холод и тепло одинаково действуют на нервы. У Павленкова тьма изданий, и до моей буквы очень еще далеко. Может, я и поправлюсь. Тогда я напишу в тишине два-три эпизодика, которые имели в моей жизни значение, переломили раз, два и три, - и вышла погибель.

Алекс <андр> Ив <анович>, голубчик? Ник <олай> <рович>? Как и что? Здоровы ли, отцы мои? Семен Яковлевич? Что бы Вам, отцы мои, хоть строчку написать болящему и умирающему. Напишите мне, страннички божий, осияйте мне мою душу мертвую!.. Крепко, голубчики мои, всех целую!

17 окт <ября>.

В <асильевский> Остр <ов>. На углу 9 и Среднего, No 42, кв. 22.

На всякий случай посылаю очерк. Странничек божий, может, прямо и пошлет в "Рус <скую> мысль".

Я так и знал, что " <Русская> мысль" сделает с Вами подлость. Подписка! Разве Вы можете что-то исправлять и просить подождать? Ах, какие сукины дети! Боже справедливый, <2 нрзб.> ты их за буфетом.

Примечания

Впервые опубликовано в Полном собрании сочинений, т. XIV, стр. 445-447. Автограф - в ЛБ.

Ударил меня... "в совесть".. .- Имеется в виду напоминание об издании произведений Серафимовича, которое содержалось в письме В. Г. Короленко к Н. К. Михайловскому от 6 октября 1890 года (см. В. Г. Короленко. Письма 1888-1921 годов, П, 1922, стр. 19).

Рассказы его я вытребовал... - см. предыдущее письмо.

... завален корректурой. ..- в это время шло издание третьего тома сочинений Успенского.

Семен Яковлевич. - Очевидно, ошибка: речь идет, видимо, о Сергее Яковлевиче Елпатьевском, с которым встречался Успенский в минувшую поездку в Н.-Новгород.

... посылаю очерк. - О каком произведении идет речь, не установлено.