Письмо Успенского Гольцеву В. А. Конец 1882 г. или начало 1883 г.

Виктор Александрович! Во-первых, прошу Вас, простить меня за то невольное раздражение, которое иногда было в неприятном разговоре (в Эрмитаже), - оно было вызвано особенными личными моими неприятностями, - и очень важными, К счастию, они миновали благополучно.

Но как бы неприятен ни был Вам этот разговор, я решительно не сомневаюсь и думать даже не хочу о том, чтобы в нем я сказал Вам малейшую неприятность или неуважение. Так как я Вас уважаю и понимаю Вашу деятельность и знаю, как много Вы перенесли,- то хоть бы я был и мертвецки пьян и невозможно ожесточен, - все-таки никоим образом не мог выказать неуважения, так как этого просто-таки не может быть. Поэтому я и не извиняюсь.

По отношению г. Лаврова скажу Вам еще раз - уже в совершенно трезвом виде - бойтесь Вы близкого знакомства с людьми такого рода, - запутают они Вас, а с Вами могут поставить и других в весьма неприятное положение. Г-н Лавров - издатель и ничего больше, никаких литературных прав он не имеет; стихи его пошлы и глупы, а переводы написаны языком гуака и вместе с тем, не имея никаких прав на малейшее значение в литературе, он трактуется вовсе не как только издатель; сколько ни слышишь - все, что то Лавров играет людьми, то вдруг мошенники какие-то его окружат, то честные люди начинают отбивать от мошенников. Нигде слово "мошенник", "подлец", грабитель, подделыватель векселей, шулер и т. д. не упоминается так часто (о литературном круге, где об этом совсем не упоминается, я и не упоминаю), как вокруг Лаврова. Если он имел какую-нибудь цель определенную, - так ему нужно было идти к писателям, а не к шулерам; если он не имел цели, - то он предприниматель, и никаких личных отношений, никаких разговоров о его доброте в лит <ературном> кругу быть не может. О нашей доброте не разговаривают г-да Лавровы, затрачивающие лабазные деньги когда мы затрачиваем душевную муку. Никакого одолжения он не мог мне сделать, потому что, напротив, ему посчастливилось заполучить труды писателей, которым деваться некуда. Вот всё. Мои статьи не могли приносить ему убытку, как статьи тех мошенников, с которыми он имел дело; я делал ему честь, а никак не он делал ее мне или кому другому из честных писателей. Обращаться ко мне, как к мошеннику, мог только мошенник, понятия не имеющий о душе писателя и думающий, что все берется только из чернильницы. И между тем Лавров - точно Ильдиз-Киоск; постоянно там что-то не ладят с Лавровым или против Лаврова, постоянно выходят, уходят или выгоняют и т. д. Бахметьев (которого чорт знает также как ругают и чорт знает что про него говорят) уверял всех, что Лавров отказывается от изданий, что он ушел, что Бахм <етьев> принимает на себя все долги и обязательства. Наконец, некуда деваться, негде писать, и Лавровым только разрешают быть редакторами. Деньги, желание изд <авать> журнал есть, - сколько угодно, - но не добьетесь разрешения и должны брать животрепещущих тем, должен рыться бог знает в каких мусорных кучах, - а тут еще придет лабазник, бездельный человек и начнет мудрить! Довольно! Одна мысль о том, что Лавров может что-нибудь значить, - до того меня расстроила и ошеломила, что я, быть может, и сказал что-нибудь неприятное <........>. {В подлиннике зачеркнуто четыре строки. - Ред. } (Зачеркнутое касается "Р <усской> м <ысли>". Но об этом после). Прилагаю при этом письмо Семиренко. Если найдете возможным, ответьте так, как пожелаете, смело ссылаясь на меня. Если же оно Вам будет не нужно - не откажите возвратить. Вчера только пришла газета "Сибирь".

Примечания

Впервые опубликовано в сб. "Архив Гольцева", стр. 9-11. Автограф - в ЛБ.

Датируется приблизительно по упоминанию издания сборника "Власть земли".

.- Речь идет об издании книги "Власть земли" (см. примеч. к письму 78).