Вследствие так называемых непредвиденных обстоятельств мой хороший знакомый, сельский учитель, тот самый, что воевал с урядником, должен был оставить свою должность и выехать из деревни. Я зашел к нему проститься и застал не то чтобы в грустном или сердитом расположении духа, а в каком-то апатическим столбняке, в состоянии какого-то тягостного равнодушия. Впоследствии, так через полгодика, непредвиденные обстоятельства эти, будучи должным образом выяснены, оказались сущим вздором: весь сыр-бор загорелся из-за каких-то, довольно, впрочем, искусно скомпанованных сплетен, пущенных в обращение охочими людьми, и притом под влиянием исключительно самых микроскопических личных обид, главным образом карманных; благодаря полному выяснению дела через полгода учитель был совершенно оправдан от всех подозрений и вновь мог приняться за свое любимое дело. Но в данную минуту, с которой начинается этот рассказ, не только учитель, но и все, кто жил в усадьбе и кого так или иначе задела история с непредвиденными обстоятельствами, не могли не испытывать какой-то невозможной душевной тяготы, чего-то глупо ошеломляющего.
Охочие люди (эти самые "пальты") сумели, для более верной и надежной отместки, придать своим сплетням такой животрепещущий оттенок, благодаря которому сплетня почти мгновенно превращается или должна быть превращена в преступление, с тем, кроме того, особенным свойством, что наказание за это преступление должно следовать немедленно, а расследование - долго спустя после наказания...
Учитель и все жители усадьбы в момент этого рассказа находились именно под впечатлением какого-то удара, тумака. Все чувствовали, что все это произошло, должно быть, из-за пустяков, но никто ничего доподлинно не знал и, следовательно, не мог чувствовать себя свободным от некоторой тревожной, хотя и бесплодной задумчивости...
- Занимать вас, уж не взыщите, не буду! - сказал мне учитель, когда я пришел к нему, - хотите сидите, хотите лежите... чай пейте... что хотите... только я вам не слуга - башка трещит от дурману... Чисто дурман!.. - прибавил он, взглянул на меня действительно осовелыми глазами и медленно, как не совсем здоровый человек, продолжал занятие, за которым я его застал: он рылся в бумагах, не спеша шагал от шкафа к сундуку, укладывая книгу, рубашку, и от сундука плелся к столу, по дороге разрывая ненужные бумаги и разбрасывая клочья по полу, который и без того был ими усеян. В комнате было темновато, солнце уже садилось, был час седьмой августовского вечера... От нечего делать я принялся оправлять керосиновую лампочку...
- Вот! - произнес учитель, подойдя к столу, за которым я возился над лампочкой, - вот вам, позабавьтесь от скуки...
И он положил на стол целую пачку каких-то листков и тетрадок.
- Детские сочинения, - прибавил он. - Позаймитесь - забавные есть произведения.
Лампа была зажжена; недоставало только "самоварчика", чтобы усесться в уголок и "позабавиться", как выразился учитель, произведениями деревенского молодого поколения, которое меня всегда и сильно интересовало. На счастье, в то время, когда я уже подумывал самолично приступить к маленькому кособокому самоварчику, не раз услаждавшему наши деревенские досуги, в комнату вошел новый посетитель: это был давно знакомый и мне и учителю мальчик Гриша, ученик местной школы. Он принадлежал к тому небольшому числу учащейся деревенской молодежи, которое благодаря некоторому достатку имеет возможность, досуг и охоту "почитать книжку", не только школьную, учебную, а вообще какую "позанятней". Из числа таких любителей книжки Гриша был, впрочем, не лучший - от природы он был недалек и не особенно талантлив, но и не глуп, аккуратен, терпелив и кое в чем сметлив. Движения его были не быстры, не отличались ловкостью и проворством, но видно было, что он уже примечал за собой, старался держаться "поаккуратней"; маленькие бесцветные глазки чуть-чуть светились с мало выразительного, но тихого лица...
- А! - сказал учитель. - Гриша!..
- Убрались рано... Делать-то пока нечего. Не надо ль чего помочь?..
Не торопясь, расстегивал он новенький, аккуратный полушубок и прибавил:
- Укладываться не помочь ли?
- Да я уж совсем уложился. А ты вот, если уж будет твоя такая милость, самоварчик бы поставил... Вот и барину повеселее бы было...
Скоро близ печки загремела самоварная труба, затрещала лучина, запахло дымом. В ожидании "самоварчика" я принялся за чтение детских сочинений. Вот что и вот как писали маленькие сочинители:
О зайце. Рассказ Андрея Храмова (девяти с половиною лет).
"Я ездил на гумно. Подъехал к соломе, увидел зайчиный след; увидал я зайчиный след, бросил лошадь, пошел по зайчиному следу. Подошел к кирпичному сараю; вошел в кирпичный сарай - я увидал зайца! Заяц лежит. Вот я взял воротился - побег за собаками. Нет! Долго будет! Не сбегаю! Сел на лошадь, погнал домой за собаками. Приехал домой. Но собак нет. Но я воротился на гумно. Приехал. Взял вилы: я пойду угоню зайца. Пришел в сарай, но зайца нет. Андрей".
Товарищеское свидание.
"Однажды Федя приехал в губернский город.
Идет Федя по городу и около самой лавки колбасной, которая на Дворянской на углу, против немецкой церкви, вдруг внезапно встречает своего товарища...
- Здорово, Кузьма!
- Здорово, Федя!
- Как ты поживаешь?
- Помаленьку, брат Кузьма.
Постояли Федя с Кузьмой и простились.
Шел-шел Федя, подходит он к храму святыя живоначальныя и нераадельныя троицы и с радостью видит еще товарища Василия,
- Здорово, Василий!
- Здорово, Федя!
- Как ты поживаешь?
- Помаленьку, брат Василий.
Постояли Федя с Василием и врозь пошли".
Следующее по порядку рукописей сочинение не имело заглавия; наверху четвертки бумаги написано было просто: "Осипа Правдина" (мальчику десять лет). Сам автор разделил свои произведения на три части, отделенные одна от другой черточками.
"Во-первых, взяли меня на льду Федор Книгин, Иван Владимиров, Александр Морозов; взяли они меня трое, связали, положили на лед, а потом ушли. Я и лежу. А батюшка Александр едет; проехал, воротился, развязал...
"Пасли мы с братом свиней; да я лег у межи, да и уснул. А он пошел меня искать ночью. Кричит. Я услыхал и откликнулся. Он меня нашел; мы пошли домой. А меня искала мама у гумен; а я с братом иду, она меня и увидала.
"А в третий как было: у нас была клушка (наседка) с цыплятами. А ворона стала цыплят ловить. Вот клушка на сарай. И я на сарай! И пошел сараем по крыше, хотел ворону пугнуть, да и провалился сквозь крышу, через солому. Только бы уж совсем провалиться - уцепился за жердь: висел-висел - пал. Полчасу лежал; ушибся".
Четвертая рукопись также без названия. Вверху листа написано: "Феодор Морозов" (одиннадцати лет), солдатский сын. Сочинение в виде письма к учителю.
"Ваше высокоблагородие,
Андрей Петрович!
Согласно вашему приказанию, честь имею донести вам, что у нас есть на реке, на Бурачке, мельница о двух поставах. Она мелет хорошо. Затем уведомляю вас, что в семействе нашем существует воскобойня, на которой мы пробиваем воск, продаем свечникам; свечники из него сучат свечи, которые зажигаются в церкви у каждой иконы. Священным долгом считаю при сем присовокупить, что в настоящее время мы дожидаемся торжественного праздника рождества христова и должны исправить свою обязанность: сходить к заутрене, к обедне, а после обедни разговеться, чем бог благословит.
Остаюсь всепокорнейший вашего
верный слуга Феодор Морозов".
Пятая рукопись принадлежит сыну трактирщика, Семену Курносову, тринадцатилетнему мальчику, и также не имеет названия.
"Я в трактире подаю чай, воду, лазию в погреб, собираю посуду, перетираю посуду, наливаю вино, получаю деньги, смотрю за народом. Выручка у нас хороша: когда 800 в месяц, когда и меньше, а когда и более. Я в Екатериновке учился хорошо, только там меня на колени ставили раз пять, а здесь нет этого: я из училища приду, пойду на девишник, пробуду до утра, приду домой - меня не ругают".
Кузница. Описание Андрея Кузнецова (тринадцати лет).
"Мы вчера на кузнице с тятей наварили две насеки. Тятя стоит у горна, а я дую мехами. Как нагреется железо, так тятя его вынет на наковальню. Ежели толстое железо, то мы зачнем в два молота бить; тятя бьет маленьким, а я большим молотком бью. Тятя железо держит в клещах. А иногда и я стою у горна, а тятя дует, или кто-нибудь другой дует. Я умею сделать легкую деревенскую работу, как то: деревенские кочедыки для лаптей. Лампы запаиваю и молотки делаю; а тятя умеет делать все деревенские вещи, и "такея" самовары лудит - страсть! ружья чинит, даже и новые делает; ну только теперь у него сломался станок, и он распродал весь свой струмент. Тятя даже гармонии чинит, но я этого дела не знаю".
Рассказ об венчании. Быль. Филиппа Яковлева (четырнадцати лет).
"Нанял меня Александр Павлович (крестьянин), с лошадьми, обвенчаться с своей супругой и заключить билет, чтоб она не могла от него отпереться. Уговорился Александр Павлович с супругой своей, нареченной невестой Грунькой, и поехали. Перво поехали к нашему гвардейскому попу. Наш поп не отпирается и просит с них за обручение жены двадцать пять рублей. Им показалось дорогонько. Мы обратно до бузуевского попа приехали, а его дома нет, в город уехал - мы обратно. Приехали к алакаевскому попу - и этот уехал к благочинному. Мы опять обернули лошадей, приехали в Гореловку. Приехали мы в Гореловку, заехали к невестиной сестре, выпрягли лошадей; дружка пошел с женихом к попу. Приходят к попу и спрашивают: "Батюшка! обручи нам невесту с женихом!" Ну, батюшка не отпирался, а просил водки. Дружка с женихом пошли за водкой, выпили штоф вина и поехали в Кузьминку, потому в Гореловке церковь сгорела. Приехали в Кузьминку, там выпили два штофа. Потом стали они пьяны. Ну, ввели жениха с невестой в церковь, а поп-то был шутник: постановил его с невестой, взял их за руки и повел к налою; дьякон книгу читает, a поп "наизусь" отчитывает. И надели венцы. Постояли жених с невестой в венцах, вдруг поп скидает венцы те. А дьякон: "Что ты делаешь, батюшка? разве можно так-то? Пусти лучше, я один обвенчаю!" А батюшка опять венцы надел, и повел кружить кругом, и запел: "Матери боже наш и роди сына Имянуила". Три раза обвел кругом, потом подвел к иконам, поцеловали они икону, потом батюшке в ноги. И поехали опять к родне; чаю напились, водки полведра выпили и достаточно были пьяны; потом поехали домой, потом пьяные-то жених с невестой разодрались. Потом она плачет. Едем-едем - заломит руки кверху и заревет коровой. Стали к соседям подъезжать, вдруг она и закричи, а жених из телеги выскочил; ушел прочь... "Пошли прочь к чортовой..." Мы поехали, приехали к матери; стала ее мать есть, зачем без Александры воротилась. Тут приехал Александра, купил на рубль водки от матери тихонько. Невеста стала у него вино отымать, а он ее схватил за волосы и мало что не убил ее".
В таком роде было написано до семидесяти "сочинений", но ни в одном из них, несмотря на всевозможные названия, свойственные "сочинениям", как, например: рассказ, быль, описание, именно и не было ничего сочиненного. "Сущая правда" и явная, видимая неспособность что-нибудь присочинить от себя, что-нибудь прибавить, одинаково была свойственна как девятилетним, так и четырнадцатилетним цисателям, то есть чистота и ясность детской души ничем, никакою примесью, никакою фальшью не была помрачена и у мальчиков, которые года через два будут женихами, а через три наверное - семейными людьми.
- Ну что, как вам нравится? - произнес учитель, все время молчаливо занимавшийся своим делом.
- Хорошо... - сказал я.
- Что же именно тут хорошего?
- Хорошо... как чистый воздух... - мог я ответить.
- Так-то так, но на меня они производят несколько иное впечатление... Какая беспрекословная, так сказать, покорность факту! Обратили ли вы на это внимание?
Учитель произнес эту фразу, внезапно оживляясь, и быстро подошел ко мне. Он, очевидно, хотел пояснить свою мысль, но остановился.
едва учитель приблизился к раме и припал к стеклу, защищаясь рукою от света, как хляск копыт послышался снова... Тот, кто подъехал, побыл у окна несколько секунд и поспешно ускакал прочь...
- Уж не урядник ли тут разъезжает? - сказал учитель в беспокойстве...- И что им еще от меня нужно?.. Узнай, пожалуйста, - обратился он к Грише, - кто там разъезжает; выйди, посмотри, будь друг.
недавних беспокойств, со всего их тягостной, досадной, выводящей из терпения бессодержательностью, умолк и, тревожась ожиданием Гриши, то беспокойно шагал по комнате и ерошил волосы, то, чтобы скрыть беспокойство, принимался хлопотать около самовара, заваривая в рассеянности груду чаю.
Наконец Гриша воротился.
- Урядник и есть! - сказал он, едва отворив дверь.
- Ко мне?
- Не! не к вам... На деревню поехал... по делу. Сейчас надо бечь от вас.
- Ну слава богу!.. Просто мученье, ни я ничего не понимаю, ни они ничего не понимают... ведь это с ума можно сойти!.. Давайте чай пить... Ты что ж не раздеваешься? - обратился учитель к Грише.
- То-то бечь надо... Урядник-то по нашему делу, я вам сказывал, приехал. Опрашивать будет...
- Какое такое у вас дело с урядником?
примут ли... Ишь вон давеча говорят, чтобы меня в компанию не брать...
- Какое дело-то, я все-таки не понимаю.
- Да тут дело... когда-то еще выйдет решение. Долго... Кабы ежели бы решение вышло, ну, тогда хорошо всем будет, по двадцать пять рублей на брата выйдет по закону... Этто трактирщик Маслов подал на Недоноскова...
- Из-за того и подал Маслов-то, что Недоносков ему перебивает торговлю... Правов у него нет на вынос, а он отпускает вино-то... вот из-за этого... Ну, а наши робята подсобили Маслову-то...
- Каким родом подсобили?
- Как подсобили-то? Уговорились с Масловым пойтить к Недоноскову в трактир... на чай, например, на расход Маслов свои три рубли дал. Чаю пей сколь хошь... Ну и чтобы купить у Недоноскова бутылку вина за печатью... Недоносков-то не давал - ну упросили... А Маслов, значит, и пымал с вином-то... Так уговор был, чтобы пымать нас... Маслов-то говорит - мне, бает, ничего не нужно, а что выйдет по решению из суда - все вам, а там, вишь, сто целковых придется и больше еще ста, сказывают... Ну а меня-то в компанию принять не хотят. "За что тебя, говорят, ты не уговаривался..." Так что ж, что не уговаривался? Я же их в трактир привел, на свои чаем угощал, а они три-то рубли, почесть, целыми скрыли, поделили промежду себя... Вот теперь урядник приехал, допрашивать будет, я сам от себя покажу, пущай по закону разделят, по правилам, коли добром в компанию не принимают. Стало быть, покуда прощайте...
А такую гадость, как липкую грязь, господа Масловы и Недоносковы в обилии и ежеминутно разбрасывают вокруг себя в поучение подрастающему поколению деревни.