На обратном пути из Томска в Россию мне пришлось на некоторое время остановиться в Омске, где сосредоточены: во-первых, общее центральное управление собственно Степным генерал-губернаторством и, во-вторых, центральное управление государственными имуществами всей Западной Сибири, то есть такое учреждение, в ведении которого находится необозримейшее пространство земель от Ледовитого океана до Туркестана и от заботливости которого зависит участь каждого крестьянина, живущего или появляющегося на этой территории, чтобы жить земледельческим трудом.
Место, как видите, чрезвычайно любопытное, и в переселенческом деле, как центральное управление, ведающее все казенные земли, имеет большое значение. Но, к сожалению, времени для пребывания в Омске у меня было очень мало, и поэтому я, для ознакомления читателей с положением переселенческого дела в Степной области Западной Сибири, должен ограничиться сведениями, исключительно заимствованными из местной печати.
Не сразу, однакож, удалось мне разобраться в такого рода материале, так как, быть может вследствие дальности расстояний от Омска до Томска, приходящие в Томск известия очень и очень часто противоречат одно другому самым коренным образом, появляясь иногда в одном и том же нумере газеты. "Официальные данные" в том же самом номере опровергаются, а иногда нет возможности определить, какие именно из центральных омских "управлений" совершают то или другое мероприятие по переселенческому делу.
"Из Омска нам сообщают, {No 34 "Сиб <ирской> газ <еты>".} что состоялось распоряжение о водворении в Акмолинской области всех переселенцев, прибывших до весны настоящего года, для чего командируется начальник переселенческого отряда г. А. Дуров. За это переселенцы единственно должны благодарить генер а ла Колпаковского". В следующем No 35 опять весьма приятное известие: "С удовольствием можем сообщить, что министерство государственных имуществ решило вопрос о взимании арендной с переселенцев платы в отрицательном смысле. Не только повышенной арендной платы, как проектировало омское управление государственных имуществ, но никакой арендной
Но едва автор этой заметки дописал последние строчки своего известия, как тут же под чертой, заканчивающей статью, печатается циркуляр, опубликованный 1-го апреля 1888 года в "Семипалатинских областных ведомостях". Приводим его в дословной перепечатке:
"Г. Степной генерал-губернатор, предложением 17-го марта сего 1888 г., за No 1105, в видах прекращения совершенно беспорядочного переселения крестьян разных губерний в Степной край, предложил к исполнению следующее распоряжение:
1) Уездные начальники обязываются приказать волостным управителям и аульным старшинам, чтобы они внимательно следили за прибывающими переселенцами и немедленно доносили в уездные управления о каждом вновь прибывшем (после 15-го марта) переселенце.
2) Уездные начальники немедленно требуют вновь прибывших переселенцев в свои управления и проверяют, имеют ли эти переселенцы увольнительные приговоры от своих обществ; если приговоров нет, то уездные начальники предлагают вновь прибывшим переселенцам выселиться из Степного края, объявив им, что н и каких земельных наделов они не получат в означенном крае; если же переселенцы эти не выселятся в течение трех месяцев после предварения их уездными начальниками, то эти последние входят с представлением к военному губернатору о в о дворении таких бродячих людей этапным порядком из пределов Степного края.
3) Если переселенцы имеют увольнительные от своих обществ приговоры, но не имеют разрешения на переселение от своего губернского начальства, то уездные начальники предваряют таких крестьян, что впредь до разрешения на водворение в Степном крае, которое может последовать лишь по сношении с центральными правительственными учреждениями, они, переселенцы, никакою землею пол ь зоваться не имеют права, за исключением лишь тех земель, которые сдаются за плату в арендное содержание жителями городов, станиц, крестьянских селений и киргизами".
В § 4-5 излагаются подробности и формальности арендных договоров, и мы опускаем их.
"6) Всех переселенцев из Сибирских губерний немедленно выдворять, с ра з решения начальника области, этапным порядком из Степного края, отправляя в места причисления".
волостной управитель или аульный старшина, не донесший уездному начальнику в течение двух недель, подвергается в первый раз аресту на семь дней, а во второй раз удалению от должности; всякий уездный начальник, не исполнивший указанных здесь обязанностей, подвергается: в первый раз замечанию, во второй - выговору, в третий - перемещению на низшую должность".
"Настоящий циркуляр семипалатинского военного губернатора,- говорит одна местная газета,- идет вразрез со всем тем, что мы до сих пор привыкли видеть в деятельности Степного генерал-губернаторства. Распоряжения ген. Колпаковского, касающиеся экономического и административного устройства вверенного ему края, отличаясь всегда определенностью, носили на себе следы несомненных забот об участи оседлого и кочевого населения".
Как видит читатель, циркуляр этот не похож на бесплодное бумагомаранье, однако и он заставляет в том же No, и, пожалуй, даже той же самой рукой, которая писала радостное известие, написать следующие слова: "Настоящий циркуляр идет вразрез со всем тем, что мы до сих пор привыкли видеть в деятельности г. генерал-губернатора". За исключением подобных циркуляру вполне достоверных известий из Омска, известия о многочисленных мероприятиях многочисленных учреждений, сосредоточенных в Омске, вообще не дают ясного понятия о целях их деятельности. Кажется, ведь и комитет колонизации при Степном управлении и комитет о переселенческом деле при управлении государственных имуществ должны бы делать одно и то же дело (колонизатор тот же переселенец); но почему однородное дело делается на основании разных усмотрений, разных комиссий, - это пока не подлежит определению.
"Из Омска нам пишут {"Сиб <ирская> газ <ета>", <18>88 г.}, что там произошла чернильная революция, не вполне, однако, ниспровергшая чернильный порядок. Некто г. Симонов стал приготовлять хорошие чернила по два рубля за ведро (!!!), тогда как г. Розенплентер, местный аптекарь, богач, брат начальницы женской гимназии и член попечительного совета этой гимназии, (!!!) шесть рублей. Омск, городок канцелярий, изводит чернил целые моря, и потому г. Симонов, естественно, получил большие заказы; но некоторые из учебных заведений не решаются изменить г. Розенплентеру". Когда, спрашиваю я всякого крещеного человека, мог он даже только подозревать, что где бы то ни было могло существовать ведерное потребление чернил? Каково же поглощение этого продукта, если г. Симонов находит выгодным продавать по два рубля за ведро, тогда как чернила еще вчера продавались по шести? Вы только представьте себе ведро чернил вместо этой крошечной баночки в 15 к. и подумайте, каким родом можно нуждаться в таком непомерном резервуаре этого снадобья?
Но, хотя я и был изумлен этим неожиданным известием, вместе с тем тотчас же понял очень много таких вещей, которые были для меня, как для человека, не знающего условий сибирской жизни, совершенно таинственными. Во время поездки по Оби, руководствуясь путевым указателем г. Павлова, {"Три тысячи верст по рекам Западной Сибири". Очерки и заметки А. Павлова. 1878.} я не мог понять мельком прочитанного сведения о том, что в 1852 году писчебумажный завод в Тобольске, ныне закрытый, продавал писчей бумаги на 8781 р. в год. Казалось просто непонятным, зачем и почему в этих глухих живоедных и кровопивных местах основывается писчебумажный завод? Теперь же мне стало ясно. Тобольск в ту пору был такой же центральный пункт, как теперь Омск, и, следовательно, поглощал бумагу в большом количестве, как теперь должен поглощать ее и Омск.
Такое умозаключение выяснило мне старинный центральный пункт управлений, как место неусыпной переписки. Дремучая тайга и степь необъятная, а в глубине ее "управление", командующее над территориями, размеры которых превышают размеры Западной Европы. Можно ли было что-нибудь сделать в самом деле путное, при условии одних только неизмеримых расстояний, отделяющих центр неизмеримыми расстояниями от окраин, даже от ближайших мест, где находятся подчиненные губернии, второстепенные органы управления? У кого хватало смелости думать, что он в самом деле делает дело, споспешествующее жителям села Дырявина, когда он знал, что прошение о помощи едва только через полгода дошло от жителей Дырявина до управления, что ответ дырявинцам о том, что прошение их послано надлежащим надлежащим образом удовлетворить дырявинцев, то уведомление об этом дойдет к дырявинцам тогда, когда их совсем и на свете не будет, или когда они, не дождавшись решения, разбредутся кто куда.
Вот почему я думаю, что сибирский чиновник старого типа не мог не быть убежденный, что вся его переписка - только формальность, что все эти бумаги решительно ни для кого и ничего ровно не значат, что никому от них нет ни малейшей пользы, но что бумаги эти в то же время необходимы, что их надобно писать, что в этом писанье - служба, жалованье, положение.
Сколько мне ни приходилось разговаривать с чиновниками "нового типа", то есть людьми, в которых уже прочно воспитана потребность совестливого отношения к делу и вовсе нет привязанности к бумагомаранию, все они, каждый по своему ведомству, ознакомливаясь в архивах с историей и трудами этих ведомств, теряются в обилии пустопорожней переписки, как бы нарочно не дающей никаких точных сведений по подлежавшей их ведению отрасли управления.
Межевание сибирских земель началось со времен Алексея Михайловича и непрерывно идет до сих пор; но те молодые землемеры, которые хотят узнать что-нибудь достоверное относительно землевладения, теряются в той бессмыслице, скрывающей как бы какую-то тайну, которая разверзается в документах, касающихся двухсотлетнего межевания и наполняющих архивы. Повидимому, все эти "планты" точно "планты": и масштабы есть, и красками разными "пущено", все как должно; но на "планту" помечено, что он неверен и передан для пересмотра, который идет десять лет и на одиннадцатый является опять еще более неверным, чем был, для того опять, чтобы новая комиссия еще на тридцать лет затянула дело перемежевания. А тот таинственный человек, который сунул своевременно в руку, которая разрисовывает "планты" разными красками, спокойно здравствует на незаконно присвоенном месте. И так решительно по всем ведомствам старинной системы управления. Бумага, "плант", решение суда всегда написаны, начерчены, занумерованы по всей форме и строгости закона; дело же и действительность, сокрытая под грудою бумаги, - совсем другое. Житель города Ишима Семен Матвеев Курдюмов в апреле 1887 года найден убитым и ограбленным и предан погребению, - так написано в бумагах; на деле же он, этот самый Семен Матвеев, здрав, невредим и едет с вами в Пермь по железной дороге. Только он уже не ишимский житель, а крестьянин-кержак с. Баранкина, Тарского округа. Умер же он по всем бумажным правилам, потому что был пойман как фальшивый монетчик, которому предстоит каторга. Убийца его не разыскан. Или также вот этот господин, очень хорошо одетый, хотя, видимо, в самом деле обтесанный топором в человеческий образ; он также едет с вами из Перми, куда ездил по делам, а все знают, что ему бы надо было быть в каторге, так как он своеручно ухлопал своего гуртовщика. "Замяли", говорят вам о таких делах и называют какой-нибудь городишко, где ничего иного нет, кроме канцелярии, где "на столе чернил ведро, под столом стоит другое..."
Взятка, сование в руку, и даже не в темном углу, а открыто, "как должное", несомненно имели в былое время огромную силу. Эта затхлая старина как нельзя лучше выразилась, между прочим, хотя бы в деле крестьян, хлопотавших восемь лет о том, чтобы им дозволили жить там, где они прожили уже сорок лет "спокойно". Переписка "сама по себе" в старое время была уже "делом" и строчение бумаг совершенно пустопорожнего содержания, без всякой корыстной цели, единственно только из любви царапать что-то на бумаге, занумеровать, отправить, требовать ответа и отвечать. Однако эта бесцельная переписка дожила и до наших времен, но, к сожалению, практикуется уже над делами важнейшего значения, каких в старину и не бывало; но что именно старина изобрела пустопорожнее строчение и довела его до степени действительного дела, веруя, что в этом пустопорожнем бумагомарании есть настоящая служба отечеству, - в этом, кажется, не может быть сомнения, особливо ввиду нижеследующего смехотворного примера.
В первом томе (за 1879 год) "Записок западносибирского отдела императорского Географического общества", в статье г. H. H. Кострова "Колдовство и порча в Томской губ.", собрано не столько фактов народного невежества, сколько доказательств того, до каких размеров может дойти пустопорожность переписки, единственная цель которой - оправдать сумму "канцелярских расходов" и так или иначе истратить определенные по канцелярскому бюджету ведра чернил. Из массы самых невероятных "переписок" по поводу самых бессмысленных дел я приведу только одну переписку "О женщине, родившей двух кротов" и перескажу как можно короче это смехотворное дело, собственно для того, чтобы читатель мог видеть, насколько такая пустопорожняя переписка способна сделать что-либо путное для страны, в то время, когда задачи этой переписки стали уже совсем не смехотворными.
В 1809 году сельское общество д. Менщиковой (Каннского округа) заметило, что дочь крестьянина Чердынцева, Марья, беременна, а потому, чтобы не дать ей возможности извести ребенка, призвало ее на сходку. Здесь Марья совершенно просто объявила, что она беременна, прижила ребенка с Павлом Парыгиным. По освидетельствовании Марья оказалась беременной и была отдана под надзор отца. Но скоро она вышла замуж за крестьянина Усть-Тартасского форпоста Каргополова, который взял ее "зазнамо беременную". Через две или три недели после свадьбы она уехала с мужем на заимку, и здесь, на последний день масленицы, после предродовых мук, в присутствии матери своего мужа, Екатерины Каргополовой и повивальной бабки Анны Елисеевой, родила двух кротов, из которых один был мертвый, а другой живой, но Екатерина Каргополова раздавила его с испуга ногой. Муж Марьи, убиравший в это время во дворе скот, вошел в избу и видел также двух кротов, рожденных его женою, и тотчас же дал знать в Усть-Тартасский форпост об этом необыкновенном происшествии. Приехали старшина и понятые; все они видели кротов и взяли их для представления по начальству. {Стр. 14.}
Кажется, не надобно обладать особенной проницательностью, чтобы понять, в чем тут дело. Зазнамо беременная девица была взята как сильная, работящая женщина в хозяйственное семейство. Муж на это "не серчал", как видим, так как и Парыгин давно уже ушел и находился неизвестно где в отлучке. Но мать мужа Марьи, привезя беременную невестку, конечно, всячески должна была желать, чтобы на новом месте, среди чужих людей, жена его сына пользовалась также и хорошей репутацией, и вот выдуманы два крота, которые родились только при матери мужа да при деревенской повитухе, которая за рублик не задумается и соврать так, что бабы поверят. Казалось бы, начальство прямо должно было узнать, где и куда девался ребенок, который должен был родиться. Да? Но так просто дела в мире переписки не делаются. Сделать дело просто - не в обычае образцового чернилоеда, почему он и предпочитает канцелярскую волокиту простому и скорому делу. На дело, о котором идет речь, пошло два года.
Как только старшина и понятые представили двух кротов по начальству, начальство, по обыкновению, устранило из дела главное - розыск ребенка, - но принялось строчить. Началось следствие, при котором "все поименованные лица показали всё то же, что сказано выше". Свекровь и повитуха видели, как Марья родила кротов, все прочие видели только кротов, объяснив, что все это произошло от порчи, а кто испортил Марью, не знают. Так показывали деревенские темные люди. Но вот ученый доктор Яворский посмотрел на дело с высшей точки зрения. По освидетельствовании этим доктором родильницы оказалось, что ей 25 лет от роду, телосложения она плотного, здорового, но одержима легкой родовою горячкою. По уверению бабки, роды начались, как обыкновенно, свойственными периоду беременности припадками, в результате которых и было, что вместо ожидаемого ребенка "выпали два зверька". По осмотре этих зверьков доктор Яворский нашел, "что они из породы кротов и, по описанию Гесснера, называются обитателями подземными четвероногими; относительно же зарождения их в матерней утробе человеческого рода весьма сомнительно, поелику нет до сего времени подобных опытов, которые подтвердили бы сию возможность, хотя, впрочем, н е
Здесь следует самое точное доказательство того невероятного факта, что женщина все-таки может родить двух зверьков. Я не привожу подробного описания этого удивительного дела, потому что оно объяснено до чрезвычайности нескро м ными предположениями. В конце этого неприличного реферата доктор Яворский прямо говорит, что даже с невиннейшими существами бывали подобные примеры, и только в сем случае "не можно утвердительно сказать".
Эта неприличная бумага пошла во врачебную управу, которая, рассмотрев научный реферат доктора Яворского, также и самых зверьков, нашла, "что означенные зверьки суть в таком виде, в каком они бывают при рождении, но как испытателями естества до сих пор опытами не доказано, чтобы человек мог родить собаку, или кошку, или какого другого зверя, и почитают все сие за басни, да и по судной медико-хирургической науке г. Пленка, которая бывшею государственною комиссиею при оной (?) типографии отпечатана и разослана для соображения, значится, что никаким наблюдением доказать не можно, чтобы от человека распложалось животное... да и сам г. Яворский утвердительно о таковых родах не пишет, а только возможность оных не отвергает, то управа, основываясь на оной судной науке, не утверждает сей случай родов быть истинным".
С таким "заключением" врачебной управы дело поступило в каинский уездный суд. Суд дал такое заключение: "как ту крестьянскую жену, Марью Каргополову, в рождении двух зверьков, по обстоятельствам дела, почесть не можно виновницею, то посему, сообразно силе "Воинских процессов" 2-й части 5-й главы и 9-го пункта, оставить от сего дела свободною, а что она показывала на себя... то хоть в том утвердительного ничего не найдено, однакож за сие... по 263 ст. Устава благочиния, оштрафовать ее пенею..."
Но гражданский и уголовный суд не согласился с таким решением уездного суда и счел необходимым командировать особого "благонадежного чиновника" (прогоны, суточные, подъемные). Командирован был асессор томского губ <ернского> прав <ления> Залетов, который и произвел причем открылись только два обстоятельства, а именно, что после рождения кротов у Марьи, по показанию ее самой и свекрови, не было капли молока и что Павел Парыгин ушел в солдаты и остался поэтому не спрошен, а затем все остальные показали то же, что и прежде. Поэтому гражданский и уголовный суд постановил следующее решение: "так как из дела видно, что при всех разысканиях не обнаружено, чтобы Марья Каргополова родила или истребила младенца, хотя беременность ее и была приметна, а потому и нельзя решительно заключить, чтобы объявленное ею рождение двух кротов было только выдумкою, тем более что о рожд е нии ею зверьков уверяют ее свекровь и ее повивальная бабка, то сколь сие ни умоверно и как ни подозрительно, однакож, по необнаружению следствием главным образом обмана, приговорить ее к телесному наказанию опасно, и для того, на основании "Воинских процессов" 2 ч. 5 главы 10 п. и указа 1763 г. февраля 10-го дня, оставить ее от дела свободною, впредь до изобличения".
По этому совершеннейшему образчику прародительской переписки ведется такая же переписка и в настоящее время, с тою, однако, разницею, что прежние искусники бумагомарания были много гуманнее нынешних. Девицу, совершившую н е имоверный поступок, несколько раз, как мы видели, пытались наказать, искали случая оштрафовать и даже упоминали о телесном наказании, однакож не решились сделать этого, полагая, что такое беззаконное сечение есть дело опасное. Нынешние же потомки писчебумажных предков, напротив, будучи столь же невнимательны к сущности дела, однакож не церемонятся постановлять мероприятия, иногда весьма тягостные для людей, которые обращаются к ним за помощью. И вообще нельзя не видеть, что во множестве совершенно нового рода дел дела эти решаются большею частию способу, не имеющему с тем новым способом, выработанным самою жизнию, удовлетворения народных нужд, который практикуется в Тюмени и Томске (только!),- ничего общего.
В одном из предшествовавших писем мы упомянули о девяноста семьях, голодавших прошлую зиму. По "новому" способу дело это исправлено таким образом: "В конце третьей недели поста г. Архипов лично прибыл в деревню Салтаимскую. Ознакомившись с положением переселенцев, он раздал им более 1000 рублей, причем имеющим какое-либо имущество давал меньше (по 10 р.), а не имеющим ничего давал больше <ибирская> г <азета>", No 32.} Вот нынешний способ отношения к народу, как видите, совершенно не признающий переписки там, где надобно делать добро. Тем, у кого н и чего нет, есть! Подивитесь этому! Ни одно ссудное сельское товарищество не дает копейки тому, у кого ничего нет, а дает именно тому, у кого есть, и чем больше у него есть, тем больше и дадут. Здесь же совершенно наоборот, то есть совершенно так, как и быть должно.
кроме чернил. Г. Архипов заведует только Тобольской губернией, а омское управление заведует всей (!) Западной Сибирью, которая состоит из губ <ерний>: Тобольской, Томской и Степного генерал-губернаторства, причем это последнее состоит из трех огромнейших областей: Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской. Чтобы судить, какова эта территория, достаточно сказать, что одна Томская губерния, по сведениям "Памятной книжки" Томской губернии 1884 года, имеет территорию размером в 759 068 квадратных верст и, "сравнительно с пространством западноевропейских стран, превосходит: что-либо мало-мальски путное? Представьте себе территорию двух Франций и назначьте на всю эту территорию пятнадцать межевых чинов, а затем и решайтесь осуждать их за то, что они ничего путного сделать не могут. Нет, мы далеки от осуждения, и если говорим все это, то единственно для того, чтобы и читатель не осуждал добросовестных чиновников, которые действительно должны радоваться, что хоть чернила-то стали продаваться по два рубля за ведро вместо шести. Да разве одно только переселенческое дело всей Западной Сибири и нарезка казенных земель составляет главную заботу управления государственных имуществ в Омске? Далеко нет: права на земельные владения старожилов также еще почти не выяснены достаточным образом, и в настоящее время выдвигается новый вопрос: как бы переселенцы не разорили вконец старожилов, которые уже и начинают переселяться от тесноты из территории, равной двум Франциям, в другую, ничуть не меньшую, тайговую территорию. Словом, дела бездна, но пока еще нет необходимых средств для его выполнения.
Кроме центрального управления государственных имуществ всей Западной Сибири, в Омске сосредоточены органы местного управления Степным генерал-губернаторством. Имея в своем распоряжении не столь необъятную территорию, как вся из лиц, живущих в Омске и знакомых с положением переселенческого дела в Степном генерал-губернаторстве, ознакомил бы русское общество с действительным положением этого дела и сообщил о нем возможно подробные и обстоятельные сведения.
Прискорбные эти страницы о переселенцах позволю себе закончить указанием на развитие благосостояния одной переселенческой партии, очевидно счастливо избежавшей всякого соприкосновения с канцелярской волокитой и справившейся с своими нуждами без всякого содействия "бумаги". Партия эта в 1866 году поселилась в Бийском округе, Верх-Чумышской волости, и образовала д. Ивановку. При начале поселения средства к жизни этих пришельцев были самые нищенские: {(Памят <ная> кн <ижка> Томск <ой> г <убернии>, <18>84).}
|
1866
|
в 1882
|
||
|
Рогатого скота |
12
|
250
|
|
|
Лошадей |
65
|
240
|
344
|
|
не было
|
400
|
900
|
|
|
Свиней |
120
|
200
|
|
|
Хлеба дес <ятин> |
25
|
393
|
|
|
Картоф <еля> дес <ятин> |
1
|
4
|
4
|
|
Гороху дес <ятин> |
4
|
4
|
|
|
Конопл <и> десят <ин> |
не было
|
20
|
|
|
Льну дес <ятин> |
1,9
|
4
|
4
|
Слабо развивался бабий (огородный) труд, но ведь сколько же этого труда ушло уже на уход за скотиной! А весь секрет такого благосостояния вот в чем: переселенцы сами нашли себе "по вкусу" место и жили без вмешательства бумаги.