Нет никакого сомнения, что ежегодный прилив таких же бродяжных и темных людей целыми тысячами, ежегодное увеличение тысячами уже существующих сотен тысяч такого же народа, - нет сомнения, что такое ненормальное, противуобщественное явление наносит народонаселению Западной Сибири коренной, глубокий вред во всех отношениях. Поистине, нельзя не дивиться, по каким резонам сотням тысяч этих людей не выработано никакого определенного положения.
Мольбы сибирских жителей и сибирского начальства о прекращении или по крайней мере о приведении дела ссылки в какой-нибудь порядок идут из всех городов Сибири с незапамятных времен. "Почти все города Тобольской губернии, администрация Тобольской и Томской губерний и генерал-губернатор Западной Сибири неоднократно, самым решительным и категорическим образом, высказывались против ссылки. Уже десять лет тому назад ген.-губернатор Западной Сибири заявлял высшему начальству о переполнении ссыльными городов". Но до сих пор дело стоит так, как было с незапамятных времен, и внутренняя Россия ежегодно поставляет в города и села Западной Сибири тысячи такого сорта людей, которым она не может позволить жить в городах и селах Европейской России. Что бы сказали москвичи, если бы все московские жулики и всякие темные люди, ежедневно и еженощно забираемые в многочисленные кутузки, были бы водворяемы на жительство среди обывателей, то есть были бы высылаемы из кутузок и острогов на поселение в обществе, среди людей добропорядочного образа жизни? Никому и в голову не может прийти, чтобы можно было, в каких бы то ни было видах, делать что-либо подобное, а между тем все это делается над Сибирью уже "около трех веков", {"С <ибирская> г <азета>", No 3.} а когда и как прекратится это непостижимое дело - решительно неизвестно.
Года два тому назад в печати прошел слух, что "решено избавить Сибирь от этого проклятия". Но из дальнейших разъяснений этого слуха оказалось, что речь идет о прекращении ссылки по суду; ссылка же административным порядком, по приговорам обществ, будет только изменена в некотором отношении. Между тем именно ссылка по приговорам обществ, административным порядком, тяготеет и с ключительно над Западной Сибирью. Все ссыльные разделяются на пять категорий: 1) из которых в тюрьмах Западной Сибири остаются только дряхлые старики, не могущие следовать пешим этапным порядком, холостые, оставляемые иногда в тобольской каторжной тюрьме, да осужденные в крепостные работы (оставляются в усть-каменогорском каторжном отделении); 2) ссыльнопоселенцы, которые почти все направляются в Восточную Сибирь; {В силу выс <очайше> утв <ержденного> мнения госуд <арственного> сов <ета> 15-го июня 1859 года.} 3) ссылаемые на житье по приговорам судебных мест распределяются по Западной и Восточной Сибири, соображаясь с судебным решением; 4) водворяемые рабочие-бродяги все направляются в Восточную Сибирь, и, наконец, 5) ссылаемые в административном порядке. Эта категория сама уже распадается на две группы: а) ссыльные по распоряжению правительства водворяются, по тому же распоряжению, и в Восточной и в Западной Сибири, и б) ссыльные по приговорам обществ - водворяются исключительно в одной Западной Сибири.
Не думайте, чтобы "общества" уступали судам и администрации в количестве высылаемых ими вредных элементов. С 1827 года по 1846 год, как мы уже знаем, {Том III, стр. 247. (См. стр. 251 этого тома.)} в распоряжение Тюменского приказа препровождено было 159 755 человек. Из них сослано уголовных 49%, а административных 51%. В десятилетие 1867-76 годов сослано 151 585 чел., причем по суду сослано в Западную Сибирь семь тысяч, а административным порядком 78 с половиною тысяч. Далее, в течение семи лет (1870-77 г.) сослано было 114 370 чел., из них административных было - 63 442 чел. Наконец, из последнего отчета инспектора Тюменско-Ачинского тракта (1880-1886), то есть за шесть уже лет, выслано 120 065 чел., причем административных 64 513 чел., а по суду 55 552 чел.
Таким образом, с каждым годом наплыв в Западную Сибирь людей, ссылаемых, так сказать, "по вкусу" сельских обществ, принимает все более и более непропорциональные размеры, сравнительно с количеством ссыльных по суду. Не знаю, есть ли где-нибудь в свете что-нибудь подобное этому своеобразному сорту виноватых людей, которых нельзя предать суду, но сослать можно? Там, где и извозчик платит штраф, если он нарушит постановление, воспрещающее вылезать из саней и топтаться на тротуаре, когда нет десяти градусов мороза, там ссылаются сотни тысяч людей, не подлежащих никакому точному обвинению в каком-либо явном нарушении закона. Сколько мне известно, о людях этого типа виноватых мы в нашей литературе не имеем никаких сведений. Нет никакого сомнения, что сельские общества не часто могут ошибаться в своих постановлениях. Конокрады, например, как подлинные враги хозяйства, даже прямо убиваются обществами насмерть, и для людей такого сорта ссылка по приговору общества может почитаться еще милосердием и снисхождением. Но кто же не знает значения так называемого воротилы в наших сельских и городских самоуправлениях? Нет ли в этих сотнях тысяч по приговорам сосланных людей и таких, которые сосланы миром, обществом единственно вследствие железных пут, которыми воротила закабалил все сельское общество? Да и вообще, в чем собственно выражаются вкусы относительно ссылаемых лиц тех ссылателей, которые находят невозможным или неудовлетворительным простое предание "вредных им" лиц суду и следствию? По суду ссылается (1867-76 г.) только семь тысяч, а "по вкусу" - семьдесят восемь т ы сяч. Чего же смотрит суд-то? - могут сказать на это.
Господин Бунаков попадает в Сибирь после того, как он сам привез на вокзал свою мертвую любовницу в мешке, то есть уж окончательно не мог притворяться долее человеком религиозного направления и почетным гражданином; теперь только на суде можно будет знать подробно всю его пятидесятилетнюю биографию. Почему же он мог так долго не быть высланным "по общественному приговору", если вся его деятельность была противузаконна и когда, на глазах общества, он был виноват постоянно и на каждом шагу: он взял у крестьян деньги на покупку для них земли и купил ее на свое имя, причем государственные и земские платежи платили за него те, у кого он обманом оттягал землю; пожертвовав из этих земель триста дес <ятин> земской управы. Кого же "общества" ссылают, если Бунаковы могут быть председателями? Точно ли уж так чиста "общественная совесть", что ей в течение десяти лет опротивело целых восемьдесят тысяч человек, тогда как за то же время законный суд мог набрать только семь тысяч виноватых? Неужели же суд, еле-еле наловив семь тысяч, проглядел восемьдесят тысяч таких молодцов, с которыми ничего нельзя поделать иначе, как сослать в Сибирь?
Явление, как видите, весьма многосложное и достойное внимания, но пока нет речи даже и об его выяснении. Каждый год в Западную Сибирь прибывают тысячи ссыльных, на которых рассердилось "общество", и покоя не дают коренным обывателям Западной Сибири. Битком набили ее, бедную, этим бесприютным народом. Необходимо принять во внимание, что Западная Сибирь не вся подвержена этому бедствию. Степное генерал-губернаторство освобождено от водворения ссыльных; исключен из числа мест ссылки также весь Алтайский округ, то есть больше половины всей Томской губернии, кроме того, ссыльные почти не водворяются в Березовском и Сургутском округах Тобольской губернии, тогда как при общей площади губернии в 26 749 кв. миль на эти округа приходится 18 375 кв. м <иль>. Остаются, таким образом, для приселения ссыльных третья часть Тобольской губ <ернии> и менее половины Томской. В этих местностях можно по закону водворять ссыльных только там, где надел не ниже 18 д <есятин> на душу, {То есть 15 дес <ятин> на душу местного жителя и 3 д <есятины> на случай приселения ссыльного; пять домохозяйств отделяют в его пользу по 3 д <есятины> и образуют ему такой же, как и у них, 15-дес <ятинный> надел. Все эти сведения заимствованы из специальной статьи о ссылке в No 8 "С <ибирской> г <азеты>", 1888.} и притом в такой пропорции, чтобы численность ссыльных не превышала /5 численности коренного населения. Этот до сих пор существующий закон давным-давно нарушен во всех отношениях. Генерал-губернатор Казнаков (1881 г.), в виду крайности, допустил приселение в размере 1/3 сравнительно с количеством коренных жителей, и все-таки переселение превзошло и эту норму. Таких волостей, в которых по вышеупомянутому закону (18 д <есятин>) можно водворять ссыльных, во всей Тобольской губ <ернии> считается 110, коренное население которых составляет до 262 000 душ. По закону, одна пятая будет равна 50 тысячам человек с сотнями, но по 1887 год сюда водворено уже 72 082 д <уши>, то есть более против нормы на 19 684 д <уши>так много, что ямщики разбежались) на 46 000 душ числится 16 639, то есть уже более даже и 1/3.
И в то же время в эти, по всем законам и нормам не подлежащие уже для приселения, места ежегодно вливался ссылаемый "по вкусу, а не по суду" народ все в большем и большем количестве: в 1875 году количество ссыльных было 4500, а в 1886 году - 6777, в настоящее время, наверное, уже вдвое.
Вполне соглашаясь с тем, что такой народ - великое зло для ни в чем не повинного и трудящегося крестьянства, читатель, может быть, в то же время не решится все-таки не принять во внимание, что какой бы там ни был этот сорт ссыльного, а он все-таки, получая землю, превращается также в крестьянина, населяет землю и, следовательно, оживляет пустынные места. Так должен думать читатель, который не привык входить в подробности, а привык быть довольным, если мы бы то ни было сельское "общество" имеет право выгнать от себя "вредного члена", то точно такое же право имеет и то сельское общество, в которое этого вредного члена желают водворить. Как русское, так и сибирское общества пользуются одним и тем же правом - высылки человека, который им не по вкусу. Мне передавали лица, близко знакомые с делом, что учреждения по крестьянским делам в Тобольске и Томске завалены ходатайствами сельских обществ Западной Сибири о выселении этих незваных-непрошеных людей. Если такие ходатайства удовлетворяются в Европейской России, то они должны удовлетворяться и в Западной Сибири, и вследствие этого на земле действительно остается только 5% ссыльного люда, - все же остальное количество образует огромное бродяжное полчище и массу рабочих рук, покупаемых сибирским предпринимателем за такие цены, какие ему вздумается дать, "во всяком случае дешевле пареной репы".
раздавать из своих земель участки для каких-то темных людей, ссылаемых, то есть, очевидно, ненужных там, где они были? Ведь те же общества, за одно только причисление к своему составу переселенцев, людей вовсе не темного сорта, брали по пятидесяти рублей с семьи, и только тогда, когда у них самих земли было более чем достаточно! Почему же они будут покоряться какой-то непонятной необходимости - собственными руками устраивать собственное свое расстройство, отдавать свою землю даром такому постороннему, пришлому лицу, которое оказалось негодным для общества таких же крестьян и хозяйственных людей, как они сами? Нетрудно представить то "внимание" сибирских обществ, которое они могут оказывать выброшенным, оставленным без внимания обществами крестьянства Европейской России. Стоит на минуту представить себя среди такой недружелюбной среды, чтобы уйти куда глаза глядят от этого "надела", который надо отрывать у пяти человек, то есть нажить прямо пять самых задушевных врагов. Не уйди сосланный "по вкусу" добровольно на заработки в город, его водворят приговором, и вот, хотя по бумагам и числится, что "водворено" множество народа, но на деле это несметное множество только "выдворено" из всех пространств Европейской и Азиатской России. В то же время такое положение человека, который оказался ненужным, во-первых, обществу российскому, во-вторых, обществу сибирскому, в-третьих, не подлежащим суду, в-четвертых, не имеющим права даже на тюрьму и паек, - такое положение прямо обязывает его стать на нейтральную почву, то есть жить вне общества, вне тюрьмы, вне суда. Каждый год строить новые тюрьмы на 7000 человек - дело невозможное; впору только в существующих "каталажках" дать время "погреться" нейтральному человеку, и то не больше трех дней, потому что нехватает мест для всех, достойных "каталажки". Вот почему Колывань ссылает свои вредные элементы в Тюкалинск, а взамен этого подарка получает все тюкалинские вредные элементы, с прибавкою каинских, которыми и спешит опять обменяться с своими добрыми соседями. Тюрьма не может поглотить этого рода ссыльных, и эти выброшенные жизнью "в пространство" десятки тысяч людей, запутавшихся в бесчисленных грехах с голода и холода, наполняют фабрики, заводы и гибнут на приисках. Но известная часть их предпочитает пользоваться своим положением иным способом, налагая на местных обывателей своего рода ясак: срезывает тюки и короба с товарами и заставляет выкупать их у себя, ворует лошадей, и тоже заставляет выкупать у себя же, словом, проделывает все, что выработала долголетняя бродячая жизнь.