|
"Но самое действительное средство, приковывающее меня к обезличению, это матушка и сестра. Я почти позабыл об их существовании; знаю, что несколько раз в течение десяти лет разлуки с ними я посылал им по нескольку рублей, но вообще что-то очень немного. Денег у меня было мало; а когда и случались, то большей частью тотчас же уходили на какое-нибудь такое дело (множество было их тогда), которое казалось мне и выше и нужнее потребностей матушки. Часто приходилось мне забывать ее нужды. Положим, что и свои я тоже не имел времени помнить, но теперь я мучусь этим. Какие результаты этих забвений?.. Результаты те, что я каждым шагом, каждым неосторожным движением моим могу разрушить все благосостояние матушки и сестры, доставшееся им собственными невыносимыми трудами, путем каких-то протекций и просьб, - благосостояние, которое хуже каторги, которое они, однако, считают счастьем и взамен которого я им ничего даже обещать не могу.
Когда я явился к ним, радости не было границ; целуя меня и раздувая самовар, смеясь и плача, они рассказали мне, что живут отлично, что квартира у них казенная, что сестра - начальница женского училища и получает десять рублей, а мать - помощница и получает семь, что все "слава богу!"
- И как, я тебе скажу, Вася, купечество нас полюбило, - говорила мать: - так это просто необыкновенно!.. Пирог ли, именины ли, всё - нас, всё - нас!.. И Надю как любят - не нахвалятся!..
- Да, да! - подтвердила сестра: - мне даже уж скучно от этих приглашений... Я не знаю, за что они меня полюбили.
- Как за что? Господи боже мой! Вон и Семен Андреич говорит: "как, говорит, не полюбить". Господи боже мой!.. Ты погляди-ко на нашу школу, какой порядок, так это на редкость... Да опять - всем им угодить нужно... Легко это?..
В ответ на все это я, разумеется, мог только поддакивать, потому что знал, какая начинается чушь за пределами этого "угодить". Все были по этому случаю веселы; имя какого-то Семена Андреича звучало очень часто в рассказах сестры и матери. На флегматическом и бледненьком лице моей сестры часто мелькала какая-то недоумевающая тень, которая, впрочем, почти мгновенно исчезала, когда мать говорила: "Семен Андреич не соврет уж, стало быть..." Сестра тотчас же припоминала подлинные слова Семена Андреича и делалась веселее. "Правда, Вася?" - обращалась она ко мне. Я подтверждал. Я все теперь подтверждал!
Из разговоров их я понял, что Семен Андреич - практическая уездная штука; что все его любят; что у него есть про запас деньжонки, несмотря на то, что он уездный учитель; что одевается он хорошо, никогда не пьян и избран старшиной в клубе. Купить что нужно - купит дешево; все знает и что понадобится - сделает. "Пять рублей мы у него раз занимали - с удовольствием дал. Как получили, отдали..."
Словом, мать находила, что он отличный человек; сестра говорила: "да, он здесь первый..." А когда этот хороший человек пришел вечерком к нам, то матушка тотчас засуетилась и отозвала меня в другую комнату.
- Ты извини, голубчик! - сказала она топотом: - ты при нем не скажи чего-нибудь про учителей.
- Нет, нет...
- Извини, милый мой! А то, пожалуй, кто его знает? - разозлится еще!
- Нет, нет, будьте покойны.
- Прости!..
Семен Андреич - фигура уютная, плотная, впрочем весьма умеренная, покойная; не стар и не молод: выпить может пять бутылок - и пьян не будет; выступает не спеша; одет прилично, а главное - дешево. Впоследствии я узнал, что он очень любит это слово; в этот же вечер он взял себя за рукав и, глядя на сукно, рассказал целую историю, потом сосчитал все копейки, подвел итог всему, что и во что обошлось, и засмеялся. И действительно, вышло ужасно дешево.
- А я, - сказал он, не спеша и усаживаясь на стул,- шел, признаться... (Тут он стал доставать платок и не нашел.) Куда же это я его сунул? в шапке? (Происходит отыскивание шапки, но платка нет.) Нет, в шапке нет... Не в пальто ли?
- Вы поглядите в пальто, - говорит мать и со свечкой уходит вместе с учителем в кухню.
Происходят поиски; платок отыскивают. Семен Андреич садится на прежний стул, расправляет платок и говорит:
- А я, признаться, шел... (тут он обходится посредством платка, наконец запихивает его в задний карман и оканчивает) дай, думаю, зайду...
- Вот и чудесно! Прямо к чаю! - сказала матушка.
Семен Андреич засмеялся, поправил борты сюртука и покосился, впрочем без злобы, на меня.
Я подался в угол. Разговоры его продолжались с тою же неторопливою манерою; но, несмотря на мое молчаливое присутствие в углу, он как будто стеснялся меня, как незнакомого человека, у которого неизвестно, что на уме.
- Да я с удовольствием...
- Пожалуйста! Так что-нибудь... Поласковей! Он у попечительницы бывает... как бы что-нибудь...
- Не беспокойтесь, не тревожьтесь! - сказал я.
Я собрался с духом и стал что-то говорить, даже смеяться. Должно быть, я угодил этому борову, потому что он ободрился и из круга уездных интересов мало-помалу стал довольно самоуверенно вламываться в области, ему, повидимому, весьма слабо известные.
- Скажите, пожалуйста, - говорил он, с лукавой улыбкой поглядывая на мать и сестру: - что, ежели, например, написать статейку?
- Что же? - мог я только сказать: - отлично!
- Гм... Право? Как вы думаете?
- Превосходно! - сказал я. - Что же?
- Ничего?.. Гм! А тут, я вам скажу, много можно, ежели захотеть... Так, хоть постращать... Тут - и-и-и можно сколько! Я давно собирался, да все думаю... чорт с вами! А, ей-богу, как-нибудь надо... Например, ежели описать, как у меня шапку в клубе украли... А? как вы думаете?.. Ведь это что же? ежели хоть так, для примера я возьму, - ведь все-таки же два с полтиной, как бы то ни было... А подите-ка у нас, разыщите!
Я решительно не знал, что говорить; однако говорил.
- Ведь пишет же этот, как его... Белинский, что ли, в "Сыне отечества"!..
- Едва ли Белинский... - начал я совершенно невольно.
- Вася! - быстро окликнула меня мать и увлекла в другую комнату. - Не спорь! Не спорь с ним!
Я замолк.
человек любил, как родную, а относительно сестры сказал с особенной выразительностью:
- Мы вот как дружны - дай бог всякому!.. Потому что мы оба профессора с ними, хе-хе-хе! Тоже пользу приносим, хе-хе-хе!
- Что вы смеетесь? - сказала сестра: - разумеется, пользу! Правда, Вася?
- Разумеется!
Сестра сказала это с полным убеждением, так что Семен Андреич устроил у себя серьезное лицо и произнес, как-то потупясь и расставляя руки:
Порядок был восстановлен, и снова пошли излияния. Теперь уже матушка заявляла, что любит его, как родного, и сестра тоже что-то было хотела сказать, но покраснела. В заключение и меня попросили любить его, как родного.
Я на все был согласен, и счастливый вечер продолжился в том же порядке довольно долго.
- Васенька! - сказала мне матушка по уходе гостя: - будешь ложиться, так поставь сапоги под кровать, а не в кухню... а то, пожалуй, кто-нибудь... подумает...
Я готов был проглотить мои сапоги, лишь бы никто ничего худого не подумал про сестру до тех пор, пока доподлинно не узнают, что сапоги принадлежат "родному брату"...