|
"На днях опять факт...
Нужно сказать, что сестра, всегда флегматичная и вялая, в последнее время как-то заскучала, нахмурилась и от времени до времени как бы сама с собою разговаривала, перелистывала какую-то книгу и потом бросала ее, говоря: "я не знаю, что мне им диктовать!" Я случайно поглядел эту книгу, это была хрестоматия, обнимавшая все отрасли человеческих знаний, упрощенных до степени двугривенного, более каковой суммы автор не рассчитывал отыскать в народном кармане. Все знания поэтому принимали смеющийся оттенок: тут прыгали зайчики, разговаривали мышки, тут было и "Здравствуй, матушка Москва" и "Здравствуй, в белом сарафане, раскрасавица зима!", "Царю небесный" и таблица умножения. Мне пришло в голову, уж не оттого ли сестра стала бросать книгу, что при каждом стихотворном баловстве, попадавшемся там, перед ней мелькал образ умирающей бабы, у которой тащат свечку, чтобы выучить это баловство? Я поглядел на сестру, она хмурилась, но меня не спрашивала ни о чем. Не боялась ли она, что я, молчаливая, постоянно почти лежащая фигура, сочту глупым ее вопрос?
Семен Андреич счастливей меня. Как-то выдался ясный августовский день, мы сидели на крылечке, на дворе.
- Да вы что это так? - спросил он сестру и скорчил хмурое лицо.
То, что я думал, оказалось справедливым.
- Да вам какое дело? - сказал Семен Андреич,- что вам самим, что ли, сочинять? Слава Богу, и так довольно есть кому!
Чувствуя, что этого мало для того, чтобы сестра повеселела, Семен Андреич прибавил:
- А в уездном-то училище, вы думаете, лучше? Директор приехал, спрашивает: "У вас какая метода?" А дьякон ему: "У нас метода одна - за вихор!" И то ничего! Разбирать! Вам сказано, как надо, - какое же вам еще дело?
Сестра улыбнулась, но молчала и слушала.
- Но все-таки по крайней мере им... - начала она, как бы желая успокоить себя каким-нибудь положительным решением: - все-таки какая же нибудь польза...
- Да господи боже мой!.. Само собой! Да кабы не польза, так ведь кто ж бы? Естественно, что...
В это время, среди лая собак, приблизился к нам отставной солдат в старой шинели и с деревянной ногой.
- Помогите, господа, прохожему солдату! - певучим и добродушным, почти веселым голосом проговорил он. Это был человек небольшого роста, тщедушный, но державший себя бодро.
- Иду на родину из службы, что ты будешь делать? - ничего нет! Помогите, господа, чем-нибудь...
- Ты грамотный? - вдруг почему-то спросила сестра.
- Был, сударыня, и грамотный - да всего теперича лишен... Ничего не осталось, только что караул ежели закричать - ну, это могу! Хе-хе-хе!
Нельзя было не засмеяться.
- Да ей-богу-с! - сказал солдат. - Надо быть, так уж мне на роду написано - не потрафлять: женился - взял жену ловкую, нежную девицу; служил чисто; веселей меня, ежели в работе али в шутке, человека не было...
- Ты чей?
- Ну так что же, как? Ну служил?
вот дубину, пойду там ворочать - уж достану товару! Даже теперь подумаешь-подумаешь: чем у господа замолю грехи? Ну а в ту пору имел надежду; мечтал так, что будто покоряешься господину, он тебя тоже не оставит. Женат был - только что, господи благослови, - хотел своею частью заняться, иметь уют. И так будто что выходило. Ну а вышло - эво как!..
Солдат шагнул к нам деревянной ногой.
- Отчего ж так-то?..
- Оттого что водка! Вот кто нас губит!.. Ярмонка, изволите видеть, была - вот самое это место (солдат показал рукою по направлению к реке). Жена у меня первое время - не знаю, как теперь, бог знает! - жена у меня франтовитая была, признаться, супруга.... Пошли по ярмонке, обижается на меня: "Неряха!" А уж точно, сами знаете, как одевали нашего брата? Так эти слова на пьяну-то голову (а здорово действительно было) так меня повернули: "Э, думаю, надену господское платье, старое завалящее, пройдусь разок!" Ишь ведь! Ну сейчас побег; все господам живым манером прибрал, подал... Ж-живо, вот как! рукомойник несу, с пьяных-то глаз, не как люди, а норовлю его на одном пальце пронесть. "Разобьешь!" - "Будьте покойны!.." Помои дали вылить, так я их под облака зашвырнул, через пять крыш. Ну подгулял, больше ничего. Таким манером и нарядился в господское... думаю, погоди! Хвать, а барин - вот он! С той минуты: вор-вор-вор-вор! Что хошь! нету мне имени, как вор! Пошло и пошло, от всего отрешен... И добился под красную шапку, - что станешь делать-то?
Тут солдат стал рассказывать о своих трудах в военной службе, упоминал о городах, генералах, черкесе, турке, венгерце и множестве других подробностей, в которых путается внимание слушателей, если он не вникает в смысл путаницы, обыкновенно группирующейся вокруг заключительной фразы: "А все ничего нет!"
"грамотный"! Что мне с грамоты-то? Хошь бы у меня сто пядей во лбу было - тож бы самое не легче: как захотят, так и будет! Я и рану, сударыня, имею, да и то вот побираюсь. Потому что и рану-то нам господь бог не сподобил настоящую получить. Изуродовать - изуродовали, а "к разряду" не подходит! Мне бы во сто раз согласнее было, ежели б мне обе ноги оторвало или бы без руки пошел: - по крайности "первый разряд"! А то только что калека: весь истыкан, как решето, зашили дыры иголочкой - и гуляй!
Мы помолчали.
- Ну а ежели, - произнес Семен Андреич, - голову оторвать: тогда что, какая цена?..
Его громкий смех рассмешил и солдата.
- Да уж лучше, ежели бы голову-то. Верно!.. Теперича вот иду в свою сторону, жену искать, а что найду?- Богу известно! Где? как?.. Пожалуй, и так выйдет, что без меня уж и разбаловали бабу!
- Ну да уж там что бог даст! Коли что, так попрошу у барыни - говорят, добрая - местечка, сяду на хозяйство; ну, а коли... так уж.
Солдат тряхнул головой и отступил.
- Та-агда уж не попадайся! Уж что под руку, то и наше! Перед богом!
На крыльцо вышла мать.
- Подайте, господа, солдату!
Ему подали. Он ушел, сопровождаемый собаками и без шапки. Я глядел на сестру и думал: "Однако действительность не церемонится с тобой! Помаленьку да помаленьку она выбивает тебя из колеи, пробитой с большими трудами и надеждами... Что будет - не знаю!"
- Однако они тоже ловки, эти штукари-то, - сказал Семен Андреич, поднимаясь. - Балакает-балакает, а глядишь - как-нибудь и сблаговестил целковых на пяток... Пойти поглядеть: не стянул ли чего солдат-то!..
Потом мы пошли обедать.