|
Кстати два слова об одном "бабьем заработке". С некоторого времени слепинские крестьянки получили возможность брать питомцев воспитательного дома на вскормление, так как районы, в которые отдавались дети воспитательными домами, постоянно увеличивались: теперь район петербургский уж сошелся границею с московским. Через каждые четыре месяца каждая кормилица получает десять рублей, или, всего-навсего, в год тридцать рублей. Но хотя этот заработок и определен, он лучше всего доказывает, до какой степени крестьянину нужны деньги: за эти тридцать рублей, за три красненькие бумажки, большею частью прямо поступающие в волостное правление, крестьянское семейство платит своими трудами и хлопотами и тратою времени не менее как в пять раз более того, что получает. Напрасно полагают, что из смертности детей деревенские люди делают доходную статью; ничего этого нет: дети мрут, правда, как мухи, особливо летом, но не от дурного ухода, не от худого умысла, а от незнания, от небрежности врачей или от бедности самих крестьян. Если бы не эти несчастные три бумажки красных, поверьте, мало бы нашлось охотников переносить муку ухода за "казенным" ребенком, ухода, обставленного бесчисленным множеством формальностей, которыми знающие их люди очень легко могут пользоваться в ущерб этим десяти рублям.
По Николаевской железной дороге едет старуха-баба и держит на коленях мешок. Дело происходит в третьем классе, летом 1877 года, в жгучий июльский день.
- Далеко ли, бабушка? - спрашивает ее мещанин-сосед.
- Да вот (она назвала станцию)... лекарь там наш живет...
- Какой такой ваш лекарь?
- А наш, питомницкий...
- Что ж, ты захворала, что ли, али так?
- Нету, миленький, не захворала... Я бы легче помереть, не то что хворать согласна была, ничем...
Старуха заплакала и шопотом произнесла:
- Погляди-кось, что везу-то...
Осматриваясь с осторожностью по сторонам, она открыла мешок, и мещанин, к неописанному ужасу своему, нашел в нем три детские трупа, завернутые в тряпки.
- Господи помилуй! Что ж это такое?..
- То-то, горюшко-то!.. Не хоронят, вишь, без записки от доктора, а доктор-то от нас - эво где... С гробом идти - кондуктор не пустит, нанимай особый вагон: вот и таскаю в мешке...
- Ах-ах-ах!.. Крещеные?
и шабаш! а они с кислого-то и мрут... И денег-то не дадут, и свои-то на разъезды изведешь; а что мученья на душу примешь - и язык не поворачивается сказать. Что я намучилась-то с эстими с мертвенькими-то!..
- Что ж так, ты-то одна орудуешь?
- Да больно, друг ты мой, накладно каждой кормитке самой ехать... Я еду, один билет плачу; вот они мне и складывают на билет-то... Кабы не старость моя горькая да не сиротство...
- А потом назад от доктора-то?
- Вестимо, назад.
Вот какие сценки случаются среди скромного и трудного заработка крестьянки не больше как в тридцать рублей в год. Уж, стало быть, крестьянскому дому деньги нужны "дозарезу".
|