|
При всеобщей заботе о податях крестьяне невольно должны обращать особенное внимание на всякое явление, в глубине которого скрываются деньги. Ввиду этого слепинские жители с особенным интересом ожидали приезда врача воспитательного дома, чтобы разузнать, когда им будут выданы свидетельства на получение десяти рублей за последнюю треть года. Свидетельства за предшествующую треть года были заложены давным-давно и забраны - у кого в лавке мукой, солью; у кого, с уступкой конечно, отданы ростовщикам. Эти новые свидетельства, деньги по которым получают в конце трети, ожидаемы были также для немедленного залога в лавку или ростовщикам...
В первых числах сентября неожиданно приехал доктор и остановился у меня, так как в нанимаемом мною доме - он узнал от лавочника - есть большая, удобная комната. Никогда, или по крайней мере очень, очень много лет, не видал я такого олицетворения русского чиновнического типа. Поставленный в необходимость исполнять неисполнимое (возможно ли что-нибудь сделать одному человеку, с аптечкой в полторы квадратных четверти, для нескольких сот детей, разбросанных на громадном пространстве целого уезда), этот человек, как и всякий русский чиновник, не имеющий силы оторваться от жалованья, создал из своего дела нечто поистине национальное, то есть дела он не делал, потому что не мог, но беспрерывно мучился (или показывал вид, что мучается) и мучил окружающих, подвластных ему людей, запутывал себя и других в какой-то паутине всяких вздоров, запутывая до помрачения ума и сам уставая при этом до того, что у него "пересыхало горло", и до обычной фразы в конце концов:
- Вот наша собачья жизнь! Если бы не семейство,- и т. д...
Битых два часа этот "служащий" человек орал на собравшихся по его призыву баб с ребятами, не сказав им ни единого слова дела, потому что такие слова не привели бы ровно ни к чему.
- Да ты говори путем! - часто слышалась бабья речь во время его монологов.
- Я вам двадцать тысяч раз говорил... довольно с меня!.. У меня и так голова поседела от вашего безобразия!.. Свиньи вы! - вот я вам что скажу раз навсегда. Если бы вы как следует исполняли то, что вам приказывают, тогда дело было бы другое...
- Кажись, мы стараемся...
- "Кажись"!.. Вам все, дуракам, "кажись"!.. А вот как напишу ревизору, тогда и узнаешь кузькину мать. "Кажись"!.. Ты что?
- Третий месяц пошел...
- Кто ты такая?
- Аксинья...
- Какая Аксинья?
- Маркова!.. - заговорили несколько голосов.
- Билетик бы...
- Какой билетик? За что? Откуда?.. Что она такое говорит?
Баба молчит.
- Что у ней, язык, что ль, отнялся?
- Она от Марьи ребенка приняла... Третий месяц держит задаром, просит билет на осень...
- Как она смела взять без позволения?
- Там прописано в билете...
- В каком билете?
- А в Марьином.
- Что это значит - "в Марьином"? Что такое прописано? Тебе пропишут порку, а ты пойдешь ко мне? Вам будут там прописывать, а я тут с вами толкуй? Нет уж, покорно благодарю!.. Довольно с меня и того...
И так далее, все в том же роде.
Этому человеку необходимо было терзаться самому и терзать других по целым часам, прежде нежели он отливал в пузырьки баб несколько капель ревеню или прежде нежели объявлял какой-нибудь Аксинье, что она не получит за три месяца ни копейки, так как в билете именно это и прописано и ничего другого там нет и не было. Пробушевав несколько часов, намучившись и намучив других, нажаловавшись на начальство, на свою каторжную жизнь, похвалившись своими благодеяниями, своими хлопотами, врач, наконец, уплелся в соседнюю деревню, оставив баб в недоумении. Точно кто-то взял каждую за шиворот, ни с того ни с другого наорал, растрепал, оглушил и выпихнул невесть куда.
По отъезде доктора между бабами произошел (когда они очнулись) разговор, давший мне возможность внести в мой дневник несколько слов, касающихся деревенской педагогии.
Бабы кучей стояли под моим окном и некоторое время были в полном оцепенении.
Наконец Аксинья Маркова очнулась и произнесла:
- Тоже билеты дают... а кто их там разберет, прости господи...
- Ты бы писарю дала прочитать-то?..
- Да читали уж... Хоть читай, хоть нет, ишь он... ровно цепная собака!
- То-то читали. Кто читал-то?
- Да Федюшка Корзухин читал...
- Нашла кому!.. Что мальчишка знает?
- Ведь небось учут их. Шут их знает, чему их там учут-то...
- Да что мне? Пойду да швырну его (ребенка) Марье, пущай берет назад, а мне отдаст за три месяца... Шут с ей!
- И то-о!.. Бог с ним совсем... Что она? Нешто так делают? Кабы свой бы...
Долго бабы тараторили о своих бедах, наконец ушли. Меня заинтересовал Федюшка Корзухин, которого я знал. Это - мальчик лет тринадцати, и, как мне казалось, умный, грамотный. Отец его хвалился даже, что "хоть сам от безграмотства пропадаю, ну только уж сынишку произведу..." И вот такой-то Федюшка поверг бабу в большое горе именно своей безграмотностью.
При первой встрече я спросил его:
- Это ты, что ль, Аксинье билет-то Марьин читал?
- Мы.
- Ты что ей там прочитал-то?
- Что писано.
Я рассказал ему всю историю. Оказалось впрочем, что и отец и Аксинья уже намылили ему голову.
- Как же это ты?
- Я читал... все...
- Как же ты не понял, что написано? Разве там много напечатано?
- И ты не понял?
- Не...
- Долго ли ты учился?
- Три зимы...
Мы расстались.
Под впечатлением этого разговора иду к учителю, с которым я был уже давно знаком.
По случаю летнего времени учитель перебрался из маленьких комнат своей квартиры при училище в большую классную комнату. Я застал его за таким занятием: он ходил на четвереньках по какой-то разноцветной, как мне показалось, простыне и был окружен чашками с клеем, обрезками разноцветной бумаги, тряпками и проч.
"А" - видите.,. Аким Иванычу в день ангела.
- Что это вы всё Аким Иванычу да Аким Иванычу?
- Нельзя... Хороший человек - раз, а во-вторых - член. А я ведь еще землемерием занимаюсь при съезде, в летнее-то время; он - мой начальник, вот я и желаю ему...
А, почти уже написанной на простыне, и продолжал:
- Видите, какой у меня план... Я взял за женой в деревне Болтушкине два дома. Теперь они отдаются за бесценок, вот я и хочу перейти туда. Тогда у меня в одном доме школа, в другом верх - сам займу, а низ - под кабак сдам. Огороды свои. Видите? Жалованье то же, что и тут, а поглядите-кось, сколько расчету-то... Ну, а Аким-то Иваныч меня не пускает, потому я хором здесь дирижирую... не хочет пустить... Говорит: "тогда от съезда откажем". Ну вот я ему и хочу сюрпри-зик... Хе-хе-хе... авось!
Добродушно радовался учитель своей штуке и своему плану и долго потом расписывал мне, сколько у него останется лишку, если он перейдет в Болтушкино.
- Капуста, например, или репа, морковь там, то есть все, все, все, все - свое!..
Долго мы толковали на эту тему; наконец, уходя, я сказал учителю:
- А вот ваш один ученик какую штуку отмочил... - И рассказал ему историю о Федюшке, который, учась три года, не мог понять прочитанного.
- Э, батюшка,- добродушно проговорил учитель: - хотите вы от них!.. Подите-ко, обломайте их, чтоб они понимали-то... И-и! Всех дураков не переучишь! Слава богу, хоть на экзаменах-то не срамят!.. И этого-то подите-ка добейтесь от них... Провалят раз-другой - и остался без хлеба!.. Хоть на экзаменах-то выручают - и то спасибо, а вы там! Посмотрите-ка, как наедут к нам из города надзиратели, да смотрители, да попечители да как начнут загвазживать разные вопросы, один хитрей другого: так тут только держись за "грядки", точно на перекладной мчат... "Что такое святой дух?", "Почему заутреня раньше обедни?" - то есть не приведи бог! "Что такое святой дух"! Позвольте узнать - что такое? Скажи: третье лицо святыя троицы - это им мало! Надо и им чем-нибудь отличиться - недаром они ревизоры. Озадачить нашего брата для них первое удовольствие... Ну и налаживаешь ребят на этакие фокусы...
- И отвечают?
я сам кого вызову - уж тот ответит... Конечно, со всеми не сладишь; где этакую ораву оболванить одному: ведь это нешто люди? - дрова, поленья... больше ничего! Ну, а уж будьте покойны. Мне нельзя как-нибудь: у меня, батюшка, семья на плечах!
|