|
Осаждающие, как я уж упомянул, несмотря на точность, аккуратность и немедленность исполнения предписаний, не только "серьезно" не питают лично к осажденным враждебных чувств, но, напротив, если дело дойдет до разговора о предстоящей кампании, не замедлят высказать вам прежде всего о неуспешности предпринятой ими осады, даже почти о полной ее бесполезности. Всякий палит исправно, настойчиво, неумолимо, но знает, что толку будет мало и что "ежели бы не семейство" или что-нибудь в этом роде, что заставляет человека палить из-за молочишка, так бы отряс прах от ног и ушел бы куда-нибудь к другому, более мирному делу.
- Да неужели вы полагаете, что на мне нет креста? - восклицает где-нибудь в интимном кругу и в минуту откровенности кто-нибудь из числа лиц, ежедневно рассылающих по всем концам уезда "строжайшие предписания" о взыскании "без послабления и снисхождения". - Неужели вы полагаете, что у меня вместо головы ведерная бутыль или кирпич? Вот не угодно ли, прошу вас покорно, прежде чем осуждать...
И вслед за тем из бокового кармана военного сюртука торопливо вытаскивается целая кипа бумаг.
- Вот-с! Сделайте одолжение.
Длинная бумага есть объяснительная записка в ответ на строжайший выговор, полученный уездным понукателем от понукателей губернских. В записке говорится, что если не собрано за первую треть 16 744 руб. с копейками, то это происходило не от личной бездеятельности понукателя или нерадения, а от других причин, которые он и считает долгом изложить перед начальством, дабы оказаться чистым со стороны подозрений в нерадении. В доказательство своего рвения он приводит примеры необыкновенных, поистине героических подвигов: он переплывал на утлой ладье реки, бывшие еще в полном разливе, застревал в зажорах, сажал в темную сельских старост и т. д. Но при всей своей неустрашимости, при всей своей готовности не мог ничего сделать с непреоборимыми фактами действительности: с бесхлебьем людей, бескормицею скотов, "из которых, например, овцы совершенно облезли, а коровы до того отощали, что на бывшей ярмарке он собственными глазами видел таких, которые не могли стоять на задних ногах, а сидели, словно зайцы, на собственном своем хвосте". И не случайность какую-либо, вроде неурожая, или падежа скота, или эпидемии, винит он в существовании этих неодолимых для успешности взимания обстоятельств, хотя и эти случайности без внимания не оставляет, но видит "причину в корне, а именно"... Далее, конечно, идет то, что известно всем и каждому: разделы, баловство, пьянство. Дойдя до этих слов, вы готовы возвратить рукопись автору; но автор останавливает вас, говоря:
- Читайте, читайте дальше!.. Там есть, есть настоящее!.. Это ведь только для отводу... Там дальше я ввернул втихомолку... Не беспокойтесь, будьте покойны, извольте читать!
И действительно, в пышном букете тщательно собранных народных пороков замечается тщательно спрятанный репейник: идет речь о наделе, о доходности его и о соразмерности...
- Всё знаем-с! Уж говорено! Писано-переписано... И что ж за все это? - кроме выговоров да распеканий ничего не видишь и не слышишь... В нынешнем году я получил уж пять выговоров простых да с полдюжины строжайших: - так тут перестанешь рассуждать... Нет, батюшка, кабы не семейство...
И такие речи слышатся по всей длинной лестнице понукателей, от высших до низших. Везде понимание и гуманизм, всегда, впрочем, довольно счастливо завершающийся на деле непреклонностью. Низший понукатель деревни, сельский староста, так тот даже разъясняет вам самые мельчайшие причины неуспеха осады. Не дальше как сегодня, то есть в тот самый день, когда мне пришло в голову завести дневник, я зазвал к себе с улицы нашего сельского понукателя и, коснувшись в разговоре вопроса дня, слышал от него самые рациональные и обстоятельные суждения.
- Много ли набрали, Михайл Петрович? - спросил я его.
Михайл Петрович засмеялся и махнул рукой.
- И не поминайте!.. За два-то дня - четыре с чем-то рубля со всех семидесяти домов... Один только мужик дал рубль, и то спасибо, что я его настиг на мосту - с работы шел: плотник он, с расчетом, - а то всё гривенник, двугривенный, полтинник... Вот тут вам и собирай! Покуда выберешь с них двадцать-то пять рублей...
- Что ж вы будете делать?
- Да что с ними делать-то? Что-нибудь-то принеси, сделай милость, и то спасибо. Да откуда ему взять, сами вы посудите? Доходу у него всего-навсего пятьдесят рублей, это уж если весь урожай продать, а взносу - двадцать пять; да ведь надо сапоги, свечку иной раз, соль, да мало ли что - все из этого.
Деревенский понукатель развивает картину крестьянских нужд в мельчайших подробностях и заканчивает ее вопросом:
И, повергнув вас в грустное раздумье, тоже довольно грустным тоном прибавляет:
- Ничего не поделаешь! До покрова как уж нибудь, хоть по гривенникам, буду принимать, ну а уж с покрова, видно, посурьезней придется.
- То есть как посурьезней?
- Да что же мне-то делать? Придется так, что возьму шестерых понятых да пойду по деревне с одного конца до другого с описанием... У нас на это есть инструкция, сказано - не дожидаться ни станового, ни что... Что делать? и рад бы - придется!
без всякого "послабления".
Глядишь-глядишь на все это, и так-то тяжко становится на душе...
|